NFT: Невероятно Фальшивый Тип - Эдуард Сероусов

сделал глоток пива. – В любом случае, нам нужно решить, что делать с Miami Art Basel и Кариной Штерн.

Мы провели следующие несколько часов, обсуждая концепцию новой серии работ. Идея Димы об эволюционирующем искусстве, реагирующем на внешние факторы, была действительно инновационной. Мы решили создать серию из семи работ под общим названием «Метаморфозы сознания», каждая из которых будет представлять собой сложную цифровую экосистему, постоянно меняющуюся в ответ на различные данные – от курсов валют до активности пользователей в социальных сетях.

– Это будет не просто картинка на экране, – объяснял Дима, рисуя схему на листе бумаги. – Это будет живой организм, развивающийся по своим законам, но под влиянием внешних стимулов. Каждая работа будет уникальной, даже если исходный код один и тот же, потому что они будут эволюционировать по-разному в зависимости от данных, которые получают.

– Звучит потрясающе, – искренне восхитился я. – Это именно то, что нужно для Art Basel. Что-то инновационное, концептуально глубокое и технически сложное.

– Но и более рискованное, – предупредил Дима. – Если кто-то захочет изучить код…

– Кто будет изучать код? – перебил я. – Коллекционеры не разбираются в программировании. Они покупают концепцию, эстетику, имя художника. А критики слишком заняты теоретизированием, чтобы копаться в технических деталях.

Дима пожал плечами:

– Надеюсь, ты прав. В любом случае, я могу добавить несколько уровней защиты, чтобы усложнить доступ к исходному коду.

Затем мы перешли к вопросу интервью для Карины Штерн. После долгого обсуждения мы решили пойти на компромисс – предложить ей аудиоинтервью с измененным голосом, но с возможностью задавать вопросы в режиме реального времени через текстовый чат. Дима должен был сидеть рядом со мной, помогая формулировать ответы на технические вопросы, а я бы зачитывал их, используя модулятор голоса.

– Это рискованно, – признал Дима. – Но меньше, чем видеочат или полноценное личное интервью.

– Согласен, – я кивнул. – И мы можем объяснить такой формат принципиальной позицией Фантома относительно голоса как еще одного идентификатора личности.

К полуночи у нас был готов детальный план действий на ближайшие месяцы – концепция новой серии работ, стратегия взаимодействия с Кариной Штерн, подготовка к Miami Art Basel. Мы чувствовали себя генералами, планирующими военную кампанию, – каждый шаг должен был быть тщательно продуман, каждый риск – просчитан и минимизирован.

На следующий день я встретился с Глебом, чтобы обсудить предложение от Art Basel. Он был в приподнятом настроении, уже представляя, какой успех ждет нас в Майами.

– Это прорыв, Марк, – говорил он, расхаживая по своему кабинету. – Выход на международный уровень. Если все пройдет успешно, цены на работы Фантома могут вырасти в разы.

– Я поговорил с ним, – сказал я, используя нашу обычную формулировку. – Он согласен и уже работает над новой серией. Что-то особенное, эксклюзивное для Art Basel.

– Отлично! – Глеб потер руки. – Что именно?

Я рассказал ему о концепции «Метаморфоз сознания», опуская технические детали, которых сам не до конца понимал, но подчеркивая инновационность подхода и концептуальную глубину.

– Звучит впечатляюще, – Глеб задумчиво кивнул. – Эволюционирующее искусство, реагирующее на внешние факторы… Это действительно нечто новое. И очень в духе Фантома – размывание границ между виртуальным и реальным, исследование влияния цифровой среды на человеческое сознание.

Я был рад, что Глеб так легко купился на нашу новую концепцию. Его энтузиазм был важен – именно он должен был презентовать новую серию потенциальным покупателям в Майами.

– А что насчет Карины Штерн? – спросил Глеб. – Ты обдумал ее запрос на интервью?

– Да, – я кивнул. – Фантом согласен на аудиоинтервью с измененным голосом. Карина сможет задавать вопросы в режиме реального времени через текстовый чат, а он будет отвечать голосом. Это максимум, на что он готов пойти.

Глеб задумался:

– Не уверен, что ее это устроит. Она хотела видеоинтервью или хотя бы личную встречу без записи.

– Это невозможно, – твердо сказал я. – Ты знаешь его позицию. Он принципиально против любых форм идентификации – ни лица, ни настоящего голоса, ни личных встреч. Если Карина действительно заинтересована в его художественной философии, а не в сенсации, она согласится на эти условия.

Глеб вздохнул:

– Я передам ей твои слова. Но она упряма и может отказаться. А ее поддержка важна для нас, особенно перед Art Basel.

– Я знаю, – я потер переносицу. – Но есть границы, которые Фантом не готов пересекать. Это часть его художественного высказывания, его философии. Если мы начнем идти на компромиссы в этом вопросе, вся концепция рухнет.

Глеб посмотрел на меня с легким подозрением:

– Иногда мне кажется, что ты слишком хорошо понимаешь его мотивы. Как будто вы с ним одно целое.

Я почувствовал, как внутри все похолодело. Неужели Глеб что-то заподозрил? Или это просто случайное замечание?

– Мы много общаемся, – осторожно сказал я. – За эти месяцы я действительно хорошо изучил его философию, его взгляды на искусство и жизнь. Это необходимо, чтобы эффективно представлять его интересы.

Глеб кивнул, и подозрительное выражение исчезло с его лица:

– Конечно. Ты делаешь свою работу отлично, Марк. Я иногда забываю, насколько тяжело быть посредником между художником-затворником и остальным миром.

Я слабо улыбнулся, чувствуя облегчение. Кажется, Глеб не сомневался в существовании Фантома, просто отметил мою глубокую вовлеченность в проект.

После встречи с Глебом я отправился на интервью для онлайн-журнала о современном искусстве. Еще одно в серии бесконечных интервью, которые я давал как представитель Фантома. Каждый раз – одни и те же вопросы, одни и те же ответы, только в разных формулировках. Кто такой Фантом? Почему он скрывает свою личность? Как вы с ним познакомились? Как происходит процесс создания работ? Как вы общаетесь?

Я отвечал на автопилоте, воспроизводя заученную легенду с небольшими вариациями, чтобы не казаться роботом. Внутренне я все больше отождествлял себя с Фантомом – в конце концов, именно я придумал его философию, его взгляды на искусство, его отношение к публичности. Я говорил от его имени так часто, что иногда сам начинал верить в его существование.

После интервью я получил сообщение от Софьи: «Видел последние новости? Кто-то утверждает, что раскрыл личность Фантома. Статья на Artnet».

Я тут же открыл сайт Artnet и нашел упомянутую статью. «Разоблачение мистификации: Кто скрывается за маской Алекса Фантома?» Сердце колотилось, когда я начал читать. Автор статьи, некий Алексей Кравцов, утверждал, что провел собственное расследование и пришел к выводу, что Алекс Фантом – это псевдоним известного медиа-художника Антона Резникова, который якобы решил начать новый проект под вымышленным именем.

Я выдохнул с облегчением. Полная чушь. Антон Резников был реальным художником, специализирующимся на видеоарте и инсталляциях, и не имел никакого отношения к