NFT: Невероятно Фальшивый Тип - Эдуард Сероусов

бокал, наблюдая, как вино образует вихри на стенках. – Мы создали персонажа настолько детально, что он начинает казаться реальным даже нам самим.

– Или это шизофрения, – я попытался пошутить, но вышло не очень весело.

Дима внимательно посмотрел на меня:

– Ты в порядке, Марк? Последнее время ты кажешься… напряженным.

Я вздохнул:

– Просто устал от постоянной необходимости лгать, изворачиваться, помнить все детали легенды. Это выматывает. И чем больше людей вовлекается, тем сложнее поддерживать обман.

– Ты хочешь выйти из игры? – прямо спросил Дима.

– Нет, – я покачал головой. – По крайней мере, не сейчас. Мы зашли слишком далеко, чтобы просто остановиться. Но иногда я думаю о том, чем все это закончится. Не может же Фантом существовать вечно.

– Почему нет? – Дима пожал плечами. – Многие художники работают десятилетиями. Некоторые – до самой смерти. А Фантом, теоретически, может «творить» даже дольше, ведь его не ограничивает человеческая продолжительность жизни.

Я усмехнулся:

– Ты предлагаешь поддерживать эту аферу до нашей собственной смерти?

– Я предлагаю не зацикливаться на том, чего еще не произошло, – Дима наполнил наши бокалы. – Сейчас у нас все идет отлично. Мы создаем интересные работы, которые ценятся сами по себе, независимо от того, реален их автор или нет. Мы зарабатываем хорошие деньги. Мы получаем признание, пусть и опосредованно. Почему бы не наслаждаться моментом?

Я кивнул, но внутренний дискомфорт не исчезал. Что-то грызло меня, какое-то предчувствие, что наша идеально выстроенная схема может рухнуть в любой момент.

На следующий день я встретился с Глебом в его галерее. Он был в приподнятом настроении, полный планов и идей после нашего успеха в Майами.

– Марк, мы на пороге чего-то большого, – говорил он, расхаживая по своему кабинету. – Фантом покорил международную сцену. Теперь нужно закрепить успех. Я уже получил предложения от галерей в Нью-Йорке, Лондоне, Берлине. Все хотят представлять его работы.

– Это отличные новости, – я кивнул. – Но нам нужно быть избирательными. Фантом не должен казаться слишком доступным.

– Согласен, – Глеб остановился и посмотрел на меня. – Эксклюзивность – часть его бренда. Думаю, нам стоит выбрать одну галерею в каждом ключевом арт-центре и работать только с ними. Создать глобальную, но очень избирательную сеть представительств.

Мы обсудили потенциальных партнеров, стратегию международного продвижения, ценовую политику. Глеб был полон энтузиазма и амбициозных планов. Для него Фантом был золотой жилой, которую нужно было разрабатывать максимально эффективно.

– И еще одно, – сказал Глеб, когда мы закончили с основными вопросами. – Карина Штерн просила передать, что ждет обещанное интервью. Она хочет опубликовать его до выставки в MOCA Miami, чтобы создать правильный контекст.

Я напрягся. С момента возвращения из Майами я намеренно избегал общения с Кариной, откладывая неизбежное. Интервью в формате аудиозаписи с измененным голосом было рискованным предприятием, но отказать Карине означало вызвать подозрения и, возможно, потерять ее поддержку.

– Я свяжусь с ней сегодня, – пообещал я. – Мы договоримся о конкретной дате.

Глеб кивнул:

– Хорошо. И Марк, не затягивай с этим. Карина становится все более настойчивой. Она важна для нас, особенно сейчас, когда Фантом выходит на международный уровень.

После встречи с Глебом я решил пройтись пешком, чтобы проветрить голову. Декабрьская Москва встретила меня морозным воздухом и предновогодней суетой. Улицы были украшены гирляндами, в витринах магазинов мерцали праздничные инсталляции, люди спешили с пакетами подарков.

Я шел, погруженный в свои мысли, не особенно обращая внимание на окружающую праздничную атмосферу. Мысли крутились вокруг интервью с Кариной, международных планов Глеба, растущих рисков нашей аферы.

Внезапно я услышал знакомый голос:

– Марк? Марк Белецкий?

Я обернулся и увидел Веронику. Она стояла у входа в кафе, закутанная в объемный шарф, с чашкой кофе в руках. Ее рыжие волосы, выбивающиеся из-под вязаной шапки, казались особенно яркими на фоне серого зимнего дня.

– Вероника, – я натянуто улыбнулся. – Какая неожиданность.

– Я думала, ты в Майами, покоряешь Art Basel со своим загадочным гением, – в ее голосе звучала легкая ирония.

– Уже вернулся, – я пожал плечами. – Дела не ждут.

– Успешно съездил? – она сделала глоток кофе, внимательно наблюдая за моей реакцией.

– Более чем, – я не удержался от хвастовства. – Все работы проданы, музейное приобретение, приглашения от ведущих галерей мира.

Вероника присвистнула:

– Впечатляюще. Твой Фантом стремительно взлетел на арт-олимп. Настоящая сенсация.

В ее тоне было что-то, что заставило меня насторожиться. Как будто она знала больше, чем говорила.

– Ты не хочешь зайти выпить кофе? – предложила она, кивнув на кафе за своей спиной. – Поговорим о твоем триумфе.

Я колебался. Вероника всегда была слишком проницательной, слишком прямолинейной. Общение с ней могло быть опасным для моей легенды. Но отказаться означало вызвать подозрения.

– Конечно, – я кивнул. – С удовольствием.

Мы вошли в небольшое уютное кафе, заказали кофе и сели за столик в углу, подальше от других посетителей.

– Итак, – Вероника сняла шапку, высвобождая копну рыжих волос, – расскажи мне об Art Basel. Как там приняли вашего таинственного гения?

Я начал рассказывать о выставке, о реакции публики, о продажах, стараясь звучать естественно и не вдаваться в слишком конкретные детали. Вероника слушала внимательно, иногда задавая вопросы, которые казались невинными, но часто попадали в самую точку.

– А Фантом был там? – неожиданно спросила она. – В Майами?

– Нет, – я покачал головой. – Он предпочитает не посещать публичные мероприятия. Я представлял его интересы.

– Удобно, – она усмехнулась. – Художник, который никогда не появляется на собственных выставках. Никаких неловких разговоров с коллекционерами, никаких автографов, никаких фотографий для социальных сетей.

– Это его принципиальная позиция, – я начал свою обычную речь о философии Фантома, но Вероника перебила меня:

– Марк, ты не находишь странным, что в эпоху тотальной информационной прозрачности, когда любую личность можно проследить по цифровому следу, никто не может найти ни единого доказательства существования Алекса Фантома до его внезапного появления год назад?

Я почувствовал, как внутри все холодеет. Вероника смотрела на меня прямо, без улыбки, и в ее глазах я видел что-то пугающее – подозрение? знание? уверенность?

– Что ты хочешь сказать? – осторожно спросил я.

– Я хочу сказать, что твой Фантом слишком идеален, – она подалась вперед. – Загадочный гений-затворник, который появляется ниоткуда с готовой философией и безупречной техникой. Никакого периода становления, никаких ранних работ, никаких свидетельств его существования до того момента, как ты начал его представлять.

– Многие художники начинают под псевдонимами, – я старался звучать спокойно. – Особенно в цифровом искусстве. Это не редкость.

– Но у них обычно есть предыстория, – настаивала Вероника. – Следы их развития, эволюция стиля. У Фантома все это отсутствует. Он возник как deus ex machina, полностью сформировавшийся и сразу успешный.

Я сделал глоток кофе, пытаясь выиграть время для