Последний удар - Эллери Куин

Она сошла с крыльца, обошла вокруг дома и начала по сугробам передвигаться в сторону леса. Во всех направлениях снег был испещрен человеческими следами и имел неопрятный, помятый вид, который Эллен пришелся совсем не по душе. Но потом она увидела летний домик, и настроение у нее улучшилось.

Домик стоял на значительном расстоянии от особняка, на краю леса. В детстве домик был ее любимым местом, где она пряталась от дяди и от миссис Сапфиры — и с этим домиком были связаны некоторые из самых приятных воспоминаний детства. Сюда она приносила своих кукол, здесь изображала перед ними актрису или медсестру, а позже мечтала о романтических приключениях с героями своих девичьих грез. Джон, как всегда подразумевалось, понимал, что летний домик — это ее личная территория, куда простым мальчишкам вход заказан. Иногда он нарушал эту негласную договоренность, но нечасто.

Эллен бодро приблизилась к своему домику — уж сколько лет она не бывала в нем. Но возле домика она замерла.

В нем кто-то был и разговаривал. Двое, мужчина и женщина, насколько Эллен могла понять по контрастному звучанию неразборчивых голосов. Она только не могла определить, чьи это голоса.

Снова расстроившись, Эллен стала огибать дом, направляясь к лесу. Но в этот момент она наткнулась правой ногой на камень, скрытый под снегом, нога ее подломилась, и она опустилась на корточки со сдавленным криком боли.

— Мисс Крейг! Что с вами?

Эллен раздосадованно подняла глаза. Это произнес полицейский, и он спешил к ней из-за куста, за которым прятался. Эллен нисколько не сомневалась относительно причин, по которым он прятался, — он хотел подслушать тех, кто был в летнем домике. Даже его озабоченное восклицание было произнесено достаточно осторожно.

— Все в порядке… — начала Эллен громко и отчетливо, но, к ее ужасу, огромная ладонь сержанта Девоу заткнула ей рот.

— Простите, мисс, — прошептал сержант, ни на секунду не ослабляя нажим, — но я обязан это слышать.

— Ты, ты, сыщик несчастный, пусти меня! — сердито жужжала Эллен.

Он покачал массивной головой.

— Вы их спугнете, мисс. Мне все это нравится не больше, чем вам, но это мой долг. Т-с-с.

Совершенно неожиданно Эллен прекратила сопротивление. Голоса в летнем домике сделались слышней. Один принадлежал Расти Браун, другой — Мариусу Карло.

— Да, любовь! — кричал Мариус, срываясь на отчаянный вопль. — Лю-ю-бо-овь! Что, по-твоему, я на нее не способен? А может быть, Джон лучше как мужчина?

— Ты же прекрасно понимаешь, Мариус. Любовь не имеет никакого отношения к тому, кто лучше, кто хуже. — Расти говорила голосом великосветской дамы, из чего Эллен поняла, что она хочет одновременно быть благоразумной и сохранить свое достоинство. — Мариус, отпусти мою руку. Мариус! — Последнее звучало возмущенным воплем. Из домика донеслись звуки борьбы.

— Один поцелуй, только один, — пыхтел Мариус. — Поцелуй мужчины, Богом клянусь, а не писклявого подростка, который мнит себя поэтом, если может срифмовать «любовь» и «кровь»! Расти, я безумно люблю тебя, безумно!

Эллен вздрогнула. В облике сержанта стало проявляться что-то глуповатое.

Расти визжала от ярости.

— Еще раз так сделаешь, Мариус Карло, и я… Мужчиной себя называешь! Пристаешь ко мне за спиной Джона — своего лучшего друга! Да даже если бы Джона и вовсе не было, если бы ты был единственным существом в брюках во всей Вселенной… Любить тебя?.. — Расти презрительно усмехнулась. — Да я видеть тебя спокойно не могу. Знаешь ли, Мариус, меня от тебя тошнит… В любом случае, я люблю Джона и замуж выйду за Джона. Ясно?

Голос Мариуса был почти неузнаваем.

— Очень даже ясно, мисс Браун. Краб Мариус вызывает отвращение утонченной Расти Браун. Ладно же, пусть будет так.

— И можешь благодарить свою счастливую звезду, что я не из тех, кто немедленно бежит к жениху жаловаться. Джон бы тебе шею сломал.

— Только это я ему шею сломаю!

— Так-так, — сказал сержант Девоу.

— О, Боже! — произнесла Эллен и только потом поняла, что перчатка сержанта уже давно не сжимает ей рот.

С другой стороны домика появился разъяренный Джон Себастиан и с воплем кинулся во тьму, внутрь домика. Должно быть, он бесшумно подошел с противоположной стороны домика, пригнулся и слышал то же, что слышали Эллен и сержант.

Из хрупкого строения донесся быстрый топот, глухое буханье ударов, сопение мужских ноздрей и полуиспуганные-полурадостные взвизги девы, которая и была всему причиной. Домик заходил ходуном.

Сержант Девоу задумчиво прислушивался.

— Что стоишь, дубина! — выпалила Эллен. — Пары трупов дожидаешься?

— Ах, эти? — Сержант казался удивленным. — Однако, и впрямь пора их разнять.

Он, развернувшись, зашагал к домику, нагнулся и просунул свою большую голову в темноту.

— Ладно, ребята, размялись, а теперь — разойдись! — Когда звуки драки возобновились, сержант Девоу с сожалением произнес: — Я же сказал «разойдись», верно, ребята?

И его монументальная фигура исчезла из виду.

Тут же в дверях домика бок о бок появились Мариус и Джон, хватаясь руками за морозный воздух. Каждого за шею держала громадная лапа, ни к чему, казалось, не прикрепленная. Лишь потом появился остальной сержант, а следом за ним — Расти с безумным взором. Полицейский вытащил обоих приятелей на снег.

— Пусти ты… троглодит! — Джон пыхтел, пытаясь достать до Мариуса. — Убью гада!

— Пустите… его… начальник! — вопил Мариус, извиваясь и махая руками, как дирижер симфонического оркестра в кульминационный момент вагнеровского фестиваля. — Посмотрим еще… какой гад… какого убьет!

— Никакой гад никакого гада не убьет, и напоминаю вам, что здесь дамы, — сурово сказал сержант. — Будете, наконец, хорошо себя вести?

Без каких-либо видимых усилий со стороны сержанта бойцы согнулись в коленях и ничком рухнули в снег, где стали производить разные плавательные движения и глотательные звуки. Сержант Девоу, стоя на одном колене, чтобы удержать их в таком положении, грустно спросил у Расти:

— Как их утихомирить, мисс?

— Заставьте помириться, сержант, — ледяным тоном отвечала Расти. — Они, в общем-то, из-за такой чуши… Пусть пожмут друг другу руки.

Сержант был очень удивлен. В этот момент из снега, как кит, вынырнуло лицо Мариуса, из его мокрого рта вылетел фонтан слов, заставивших Эллен, присевшую на корточки за домом, заткнуть уши. Так что развязку она пропустила. Всю компанию она в последний раз увидела в тот момент, когда сержант Девоу тащил соперников к большому дому, что-то им внушая, а Расти трусцой бежала рядом, давая наставления и советы.

Эллен вздохнула и выпрямилась. Ее лодыжка тут же подвернулась, и она опять рухнула на снег.

— О, Господи! — Эллен заплакала.

— Эмоционально или физически? — поинтересовался мужской голос.

Эллен пискнула и развернулась в снегу. Из-за кустов, скрывавших его по сей момент, выходил Эллери.

— Вы! — сказала Эллен, одним прыжком встала, но снова упала в снег и заплакала.

— Как я погляжу, и того и другого понемножку. — Эллери подбежал к ней сбоку и осторожно приподнял ее. — Умничка! Поплачь на груди у братца Эллери. Кошмарная сцена, правда?

— Вы все время там были?

— От и до, — весело отозвался Эллери. — Я пошел в обход, хотел держаться позади вас с сержантом, не зная, что происходит. Но я выяснил.

— Ищейки — и вы, и сержант. А я-то считала, что полицейский или детектив — это так романтично! Ах, Эллери! — Эллен разрыдалась, уткнувшись ему в плечо. — Что же нам делать? Час от часу хуже. Бедный дядя Артур…

— Ладно, разбором игры займемся позже. Сейчас надо доставить вас в дом и заняться лодыжкой. Эллен, положите мне руку на плечо… Вот так.

Они уже приближались к дому, когда Эллен неожиданно вскрикнула и остановилась.

— В чем дело? — озабоченно спросил Эллери. — Опять подвернули?

— Нет. — У Эллен глаза блестели. — Мне только что подумалось… Прежде всего, что вы там делали?

— Что я там?..

— Мне показалось, что книга вас так захватила…

— Да. Я и сейчас не потерял к ней интереса.

— Но вы все же решили пойти со мной.

— Ну…

— Вы восхитительный человек, — Эллен стиснула ему руку. — Я прощаю вас. Честное слово, прощаю.

Эллери что-то пробормотал, и они опять похромали домой. У него не хватило храбрости сказать бедняжке, что он оставил «Дело об отравленных конфетах» и все искусные хитросплетения автора исключительно ради того, чтобы пойти по заснеженной тропе по следу Джона Себастиана.

Ужин поедался с таким вниманием к ритуалу пользования ножом, вилкой и салфеткой, которое сделало бы честь делегации учительниц из Айовы, приглашенных к обеду в Белый дом. Почти ничего не говорилось, если не считать тихих реплик типа «Вы позволите, йоркширского пудинга» или «Будьте любезны, передайте соус».