Последний удар - Эллери Куин

— Никакого просвета во всей этой чертовщине.

Он встал и налил две порции виски. Одну он протянул Эллери, а со второй уселся сам.

— Эллери, такого рода дела по твоей ведь части?

— Только не сейчас.

— Ты же меня понимаешь. У тебя изощренный ум, и ты видишь то, чего не замечает средний болван. По крайней мере, репутация у тебя такая. В чем-нибудь из того, что происходит, ты видишь хоть какой-то смысл?

Эллери покачал головой.

— Это свыше моих сил, Джон. Пока, во всяком случае. И скорее всего потому, что слишком много неизвестных. — Он отставил стакан. — А ты уверен, что не знаешь ничего такого, что могло бы прояснить дело?

Молодой поэт опешил.

— Я? То есть как это?

— Кое-что ты определенно утаиваешь — ты сказал, что шестого января должны произойти четыре события. Ты вступаешь в права наследования, у тебя выходит книга, ты женишься на Расти… а еще? Четвертое событие, по твоим же словам, явится сюрпризом. Так что это будет за сюрприз?

Джон прикусил губу.

— Вполне допустимо, Джон, что это может иметь отношение к подаркам.

— Каким образом? Я точно знаю, что не имеет. — Джон встал и вновь подошел к графинчику с виски. — Нет, с этими чертовыми подарками это никак не связано.

Эллери негромко спросил:

— А с убийством старика?

— Нет!

Эллери поднял брови.

— Ты сказал это так, будто не уверен.

— Конечно, уверен! Да я голову даю на отсечение!

Эллери поднял стакан и осушил его. Потом он поднялся и тихо сказал:

— Возможно, именно это ты и делаешь, Джон. Спокойной ночи.

Он медленно поднялся по широкой лестнице. Да, он и раньше замечал, что за последние два дня его друг стал все более раздражительным, но не придавал этому значения. Теперь Эллери казалось, что это могло быть каким-то образом связано с загадкой. Что скрывал Джон? Его изумление событиями последних двух суток казалось вполне искренним. Неужто притворялся?

Что-то заставило Эллери взглянуть наверх.

Он немного постоял на площадке. Верхний холл проходил через площадку и далее коридором шел мимо дверей спален в оба конца. Далее, на обоих концах коридор сворачивал в боковое крыло, и там уже Эллери ничего не мог видеть. Каждая из двух частей коридора освещалась тусклым ночником.

Из-за угла коридора слева от Эллери появилась темная мужская фигура. Когда человек проходил под ночником, Эллери явственно увидел лицо.

Лицо Джона.

Лицо открылось очень ненадолго. Джон сразу же открыл дверь спальни и исчез. Эллери стоял на площадке с каким-то дурацким чувством. Минуту назад он оставил Джона внизу, в гостиной. Как же Джон успел подняться сюда, опередив его? Разве только… Конечно. Джон определенно поднялся по черной лестнице из кухни.

Эллери вошел в свою комнату, извлек дневник и уселся, чтобы записать события дня и вечера. Но все время, пока он писал, какая-то крохотная мысль как бы пыталась пробиться сквозь его сознание. Эллери это так раздражало, что он и вовсе перестал писать и извлек эту мысль на свет.

При рассмотрении она стала раздражать его еще больше.

А мысль была такая: как же Джон сумел достичь второго этажа через черный ход так быстро? Да, идя прямым путем — из гостиной в холл, из холла по парадной лестнице на площадку, Эллери не спешил. Но Джону пришлось пересечь всю гостиную, пройти через столовую, войти в буфетную, из буфетной на кухню, подняться по черной лестнице из кухни на площадку в конце левого крыла коридора второго этажа, а потом пройти все крыло и свернуть за угол. Он что же, мчался сломя голову? Но даже и так…

А помимо того… зачем?

Действительно, зачем вообще ему понадобился черный ход?

Эллери тряхнул головой, разозлившись сам на себя. «На меня тоже начинает воздействовать общая атмосфера обмана, которой окружено гнусное убийство старика».

Он запер раздражающую мысль в ячейке и приготовился возобновить работу над дневником. В этот момент большие стоячие часы на верхней площадке начали бой.

Эллери автоматически считал удары.

У него закололо в затылке.

Двенадцать…

Он начал сердито писать…

Третий вечер: пятница, 27 декабря 1929 года

Промаявшись несколько часов, пытаясь отвлечься от настырной мысли и не преуспев в этом, Эллери проснулся и обнаружил, что проспал. Он спустился вниз в пятницу утром, не питая особых надежд. И был прав. Мейбл убирала со стола.

— Ой, мистер Куин! — воскликнула ирландка. — Мы уж думали, что вы не выйдете. Я сейчас вам накрою.

— Нет-нет, Мейбл, поздняя пташка червячка не заслужила, или какую еще гадость говорят в таких случаях? Только кофе, и хватит. Без сливок, без сахару.

— А вы такой худенький! — хихикнула Мейбл.

Эллери вошел в гостиную с чашкой кофе, и его появление было встречено всеобщим осмеянием и запущенной в него газетой «Нью-Йорк Уорлд».

— Пей свой кофе, читай газетку и не выступай, — прорычал Джон Себастиан. — У нас идет часовая программа «Что происходит за пределами дурдома».

Действительно, все читали газеты. Эллери слонялся, потягивая кофе и заглядывая каждому через плечо. Мариус погрузился в рецензию Лоуренса Гилмена на дебют в Карнеги-Холле нового молодого виолончелиста Григория Пятигорского. Роланд Пейн изучал автотипию на четыре колонки, изображавшую пышнотелую Хелен Кейн, известную под псевдонимом «Девчонка Буп-Бупа-Дуп», которая на Святках выступала в театре «Парамаунт». Валентина и Эллен читали театральную страницу, Фримен — книжную, Крейг — передовицу, а достопочтенный мистер Гардинер — «Советы на день» доктора С. Паркса Кэлмена. Доктор Дарк облюбовал спортивную страницу, Расти — страницу женских мод, а ее мать, как ни странно, — биржевой бюллетень.

Но выбор Джона заинтересовал Эллери больше всего. Тот был явно прикован к рекламе электрического тостера новой конструкции, который обжаривал хлеб с двух сторон одновременно.

Эллери плюхнулся в кресло рядом с Джоном и сказал:

— Ты же не читаешь. Что с тобой, Джон? Плохо спал? У тебя неважный вид сегодня.

Джон пробурчал:

— Что?

— Кончай. Я задам тебе вопрос, который может показаться тебе весьма странным.

— Извини. Что ты говоришь, Эллери?

— Вчера вечером…

Заспанность Джона как рукой сняло. Он молниеносно взглянул на Эллери.

— Что вчера вечером?

— Когда я вчера попрощался с тобой и оставил тебя внизу, ты сразу пошел наверх?

Джон моргнул.

— Ничего себе вопросик!

— Ничего себе ответик!

— Сразу же наверх? Честно говоря, я не…

— Когда ты поднимался, все равно в какое время, ты шел по парадной лестнице или по черной?

— По черной? — Напряженность на лице Джона исчезла. — Может быть. Какое это имеет значение? — И он погрузился в рекламу сигар «Роки-Форд», пять центов штука.

Эллери посмотрел на него с сомнением.

— Ладно, забудь, — сказал он и открыл «Нью-Йорк Уорлд».

Хотел бы он иметь возможность последовать собственному совету.

День был какой-то напряженный, все будто чего-то ждали. Сержант Девоу, появлявшийся и исчезавший совершенно неожиданно, особого успокоения не вносил.

К середине дня Эллери оторвал взор от книги и увидел перед собой Эллен Крейг. Она стояла и постукивала ножкой.

— А вы что читаете?

— Энтони Беркли. «Дело об отравленных конфетах».

— Об отравленных свиных хрящиках! — сказала Эллен. — Вы почти такой же зануда, как дядя Артур. Как это все вы можете целый день сиднем сидеть? Эллери, пойдемте гулять.

— У вас энергии, как у Джимми Уокера, — возразил Эллери. — Послушайте, душа моя, то немногое, что я успел в этой вещице прочитать, говорит мне, что у мистера Беркли в его британском рукаве куча чудных сюрпризов. Мне надо дочитать, хотя бы в порядке самозащиты. Пойдите, насладитесь свежим воздухом с сержантом Девоу.

— Это, знаете, не так глупо. Поумней, во всяком случае, чем я сейчас едва не поступила. — И Эллен зашагала прочь с гордо поднятой головой.

Эллери принял виноватый вид, однако тут же взялся за свой детектив.

Эллен зашла в свою комнату, переоделась во французский лыжный костюм на «молнии», надела пару бот, на кудри нахлобучила белый башлык, схватила пару варежек, сбежала вниз и на крыльцо и хлопнула за собой дверью достаточно громко, чтобы, как она надеялась, было слышно в гостиной.

За прошедшие теплые дни лежащий снег подтаял и почернел. Он напоминал ледяную стружку. Кремнистые облака окружали солнце, в ветре, хоть и небольшом, наличествовала резкость. Если бы не обида на Эллери, Эллен тут же повернулась бы и пошла назад в дом.