Робеспьер - Эрве Лёверс

Робеспьер, одно из самых подробно обсуждавшихся в историографии, это дело ремесленника Детёфа против богатого аббатства д'Аншен. Есть ли что-то, что ещё не написали о его сюжете? Оно будто бы знаменует переломный момент в карьере адвоката, начало его разрыва с современниками, рождение революционного сознания... Впрочем, дело было почти закончено к тому времени, когда Робеспьер в 1784 г. публикует двадцать одну страницу своей "Записки в защиту Франсуа Детёфа"; конфликт разрешён, и невиновность его клиента признана советом Артуа. Так к чему писать что-то ещё?

Бенедиктинское аббатство д'Аншен - одно из самых богатых и самых могущественных в Северной Франции. Весной 1783 г. его казначей, дом[53] Броньяр, должен дать отчёт за своё управление общим фондом. Его это беспокоит... Чтобы скрыть свои растраты, он обвиняет канатного мастера из окрестностей в том, что тот украл у него двести шестьдесят два луидора. Привлечённый к делу сеньориальной юстицией, находящейся в ведении аббатства, Детёф всё решительно отрицает; после напрасных попыток доказать свою правоту перед парламентом Фландрии, который объявил себя некомпетентным, он предстаёт перед советом Артуа. Кажется, всё налаживается; суд расценивает разбирательство как незаконное, признаёт его невиновность и даже отсутствие преступления, в котором его обвиняют (15 ноября 1783). Дом Броньяр, заключённый тем временем под стражу с помощью lettre de cachet, обвинил Детёфа, чтобы скрыть свои растраты и, быть может, чтобы отомстить сестре Детёфа за отказ ответить на его авансы: "некоторые прелести, которыми украсила её природа", - шутливо рассказывает Робеспьер, пробудили "в нём всю пылкость неукротимого темперамента".

Участие Робеспьера в начале этого процесса не установлено однозначно: внёс ли он свой вклад в составление записки, подписанной его коллегой Лежоном из Дуэ, который защищал ремесленника перед парламентом Фландрии? Защищал ли он дело перед советом Артуа? К тому времени, когда мы видим его пишущим в защиту Детёфа, дело было закончено... или почти закончено. Оставалось только установить компенсацию. Но была ли она возможна? Сеньориальный суд Артуа ответил суду, что не было никакого иска, и что речь идёт о людской молве. Без лица, заявившего о правонарушении, нет и несущего ответственность; без несущего ответственность, нет и компенсации. Что касается аббатства, оно отказалось пойти на уступки.

Детёф якобы не имел право на какое-либо возмещение? Как адвокат, и как гражданин, Робеспьер осуждает в его деле эту неприемлемую идею. Составляя речь своего клиента, он пишет: "Когда я увидел, что все мои средства исчерпаны жестоким обвинением, которым я был так долго обременён; когда я истратил моё скромное состояние, чтобы добиться, в двух судах, запрета постановления, выпущенного против меня; может ли решение, объявляющее, что я не вор, быть единственной компенсацией таких убытков, забот, мытарств и несчастий?" Вследствие судебных ошибок в отношении Кала, Сирвана или Монбайи, так живо разоблачённых Вольтером, вопрос о компенсации для "угнетённой невинности" обрёл статус академической дискуссии; с помощью дела Детёфа Робеспьер выводит его в зал суда.

Он терпеливо развивает свою юридическую аргументацию. Не может существовать "привилегии безнаказанности", наносит удар адвокат. В основе дела лежит клевета дома Броньяра; так как священнослужителю ничего не принадлежит, он не может заплатить компенсацию, но "вся религиозная община несёт ответственность за преступления её членов". Таким образом, аббатство д’Аншен должно заплатить. Тем более, продолжает он, что монахи не сделали всего возможного для контроля над домом Броньяром: "Разве они обуздали его вольности? Например: его известную склонность к актрисам и праздничным ужинам, которые он для них давал, разве они препятствовали его путешествиям в Лилль? Запретили ли они в своём доме эти столь частые увеселения, где вино и хороший стол не делали ничего иного, кроме разжигания грубых страстей, которые его волновали? Приняли ли они какие-либо меры, чтобы удалить от ограды их дома несчастных девушек, которых он соблазнял?" Хуже того, обвиняет защитник, монастырь умышленно одобрял преследования против Детёфа, чтобы лучше скрыть бесчестность одного из своих.

Из биографии в биографию повторялось, что записка вызвала резкий ответ Либореля, адвоката монахов, до такой степени, что это навсегда поссорило обоих мужчин. Оставим пока этот последний пункт. Сразу же напрашивается замечание: текст Робеспьера за 1784 г., а ответ Либореля за… 1786. Это очень поздно! Аббатство не волновала развязка дела? Оно не желало оправдать себя перед общественностью, чтобы, будучи лучше вооружённым, начать переговоры о заключении соглашения с противной стороной? На самом деле, Либорель пробует силы, чтобы позволить своим клиентам вести переговоры с большим удобством. Он выступает против идеи, что аббатство может быть ответственным за проступки одного из его членов; он также пытается изменить их положение, представив их жертвами, обличая записку Робеспьера как оскорбительную и упрекая адвоката в том, что он опубликовал её не до решения суда, как её обычно пишут, - как записки пишут всегда, - а перед возобновлением производства по делу.

Таким образом, аргументы Либореля в изложении обстоятельств дела не должны восприниматься буквально. С решительностью отвечая на мощную записку, разоблачая её преувеличения, возмущаясь оскорблением (годичной давности), он хочет ослабить позицию противной стороны перед ведением переговоров. Так 27 мая 1786 г. Детёф соглашается отказаться от своих требований на шесть тысяч ливров, из которых одиннадцать сотен пойдут его адвокату. Дело, исключительное по своему значению, заканчивается довольно банальным образом: согласием. Официально подтвердив его 1 июня 1786 г. суд сыграл свою роль; он узаконил сделку и, чтобы успокоить напряжение, осудил некоторые резкие высказывания в записке Робеспьера. Однако всё это далеко от осуждения молодого адвоката; в одном неизданном письме Шарамон уточняет, что он "ответил великолепной защитительной речью, которая победоносно опровергла всё, что выдвинул г-н Либорель. Решение совета и общественное мнение было не в пользу последнего" (3 июня 1786).

Для Робеспьера это победа. После этого стоит ли вычитывать в его записке 1784 г. выпад против церкви или религии, как об этом часто писали многие, начиная с Пруаяра? Очевидно нет, и сама записка, подобно Монтескье, признаёт церковь необходимой частью монархического строя; перечитаем также мнение адвокатов против протестанта Бёньи (1782) или "Похвальное слово Грессе" (1786), чтобы в этом убедиться. Вместе с тем, в контексте борьбы между Просвещением и анти-Просвещением, некоторые современники могли или хотели думать о наступлении на католицизм; во время выборов весны 1789 г., рассказывает возмущённый Огюстен Робеспьер, судья Бриуа де Бомец обличил Робеспьера как автора "работы против религии". Значит колкое остроумие защитника – предвестник суровости члена Конвента? Постановка вопроса