Робеспьер - Эрве Лёверс

защиту супругов Паж. Дело, разбиравшееся советом Артуа, оказывается ещё более банальным, чем предыдущее; однако в руках Робеспьера оно становится поводом для развития академического спора о законах и правосудии, в зале суда и в публичном пространстве.

На этот раз процесс разворачивается в Бетюне. Там судебное учреждение эшевенов осудило за ростовщичество Мари Анжелику Прювос, супругу торговца золотыми и серебряными изделиями Пажа, и потребовало для неё сурового наказания: публичного покаяния, выставления у позорного столба в железном ошейнике и трёхлетнего изгнания. Против мужа, "старика очень преклонного возраста", был также начат процесс, впрочем, позже прекращённый, так как обвиняемый, вероятно, потерял рассудок. "Два гражданина, муж и жена, - начинает Робеспьер, - были обвинены в том, что они давали в долг под проценты. Один из осуждённых приговорён к ужасным наказаниям; другой окончательно погублен, хотя его даже не судили. Невиновность одного из них уже очевидна; я докажу невиновность другого". Вновь он разоблачает драматическую судебную ошибку. Так ли это? Что ясно, так это то, что судьи в значительной степени признают его правоту.

Главное своеобразие этого нового изложения обстоятельств дела, то, что отличает его от записок о делах Мерсер и Детёфа, в том, что оно подписано не адвокатом, а его клиенткой. Имя защитника появляется только в конце мнения адвокатов, которое следует за запиской. Начиная с 1786 г., адвокат выказывает явное предпочтение этому процессу, который даёт ему больше свободы для риторических фигур, не препятствуя ему вновь, при необходимости, брать слово для защиты своих "несчастных клиентов". Из девяти записок, которые он публикует между 1786 и 1789 гг., семь, таким образом, подписаны частично; чтобы авторизовать свой текст, адвокат довольствуется подписью после того, от чьего лица он исходит, или присоединением к нему выводов адвокатов. Здесь этот метод позволяет сосредоточиться на драматизации дела, вывести на сцену и с наибольшей силой показать страдания супругов Паж: читатель возмущается неблагодарностью этих обвинительниц, которые, чтобы не возвращать деньги, данные в долг, обвиняют свою благодетельницу как ростовщицу; он жалеет старика-мужа, заключённого в темницу-могилу, где он рискует расстаться с жизнью; он разделяет всеобщую радость, когда тот оттуда выходит: "Мгновенье, когда мы увидели узника, подарило нам зрелище, быть может, беспримерное, - пишет адвокат, - тысяча поцелуев, исторгнутых силой чувствительности, смешались с повторяющимися возгласами одобрения, и отец c дочерью, превозносимые и поочерёдно сжимаемые в объятиях растроганными зрителями, торжественно проводившими их до дома".

Как обычно, адвокат оспаривает решение суда по фактам (не было ростовщичества) и по форме (недействительность судебной процедуры). Но он идёт ещё дальше. Чтобы доказать невиновность супругов Паж, он разоблачает предвзятость свидетельских показаний или их недобросовестность и акцентирует внимание на риске судебной ошибки: "Лучше пощадить двадцать виновных, чем наказать одного невинного". Он также напоминает о недостаточности улик, на основе которых, в предыдущем веке, д'Англад был сослан за воровство на галеры, где он и умер. "Лангад [sic][58], вы были невиновны; сегодня вас упоминают среди жертв прискорбных ошибок правосудия, которые удивительное содействие обстоятельств извлекло из тьмы, казалось, скрывшей их навеки. При виде стольких эшафотов, дымящихся от крови невинных, я учусь не доверять домыслам, опровергнутым опытом и природой". Эшафоты, дымящиеся от "крови невинных"! Никогда ещё адвокат не пользовался такими живыми образами, такими мощными высказываниями, которые следует читать, помня о чрезмерной чувствительности конца того, XVIII века.

Адвокат вновь применяет прямую прорывную защиту. Он обвиняет судей низшей инстанции в некомпетентности и в лёгкости, с которой они выносят приговор: "Я увидел закон, вручающий свой меч слепым". Более того, он в лоб атакует уголовные законы: "Я вижу эту толпу несчастных, сломленных тысячью подобных дел, о которых никто не догадывается, стоящую перед окровавленными руинами нашей уголовной юриспруденции! И я чувствую необходимость пополнить силу правосудия и человечности из источников, которые несовершенство законов у них отняло". Он продолжает, говоря об "ужасной запутанности уголовной процедуры", где подсудимый должен блуждать "без утешителя, без совета, без проводника и без поддержки", так как он должен своими устами отвечать судье, и этот великий преступник остаётся без помощи защитника. Несовершенство законов – это несовершенство ордонанса 1670 г., бывшего центральной темой размышлений некого Буше д'Аржи, некого Бриссо и некого Сервана. В этом же, 1786 г., Лали-Толендаль публикует произведение под выразительным названием "Очерк о некоторых изменениях, каковые уже сейчас можно было бы произвести в уголовных законах Франции, честного человека, который с того момента, как он знает эти законы, не имеет уверенности, что он не будет однажды повешен". Как и Лали-Толендаль, Робеспьер надеется на реформу.

К концу записки и не подвергая сомнению заявленную невиновность своих клиентов, адвокат обличает на этот раз законы, которые запрещают и наказывают ростовщичество. Опираясь на авторитет министра Тюрго, он говорит об "абсурдности и отрицательных сторонах ложных идей, которые сформировались у нас в отношении ссуды с процентами"; подчёркивая при этом обычную терпимость судов к этому правонарушению, он, не колеблясь, связывает ожидаемое исключение подобных деяний из числа преследуемых по закону с уважением к естественному праву, к торговле и к общественным интересам. Юридический спор пересекается со спором академическим. В живом и одушевляющем стиле, изобилующем шокирующими формулировками, он включает в свою аргументацию беспрецедентный отказ от правил юридической игры. В январе 1787 г. совет Артуа в значительной степени поддаётся доводам адвоката; правда, госпожа Паж не признана невиновной, но её наказание уменьшено до предупреждения и милостыни в три ливра, тогда как все обвинения против её мужа сняты. Однако суд требует устранения "выражений, наносящих ущерб власти законов и юриспруденции и оскорбительных для судей, разбросанных в напечатанной записке". Идёт ли речь об оскорблении адвоката? Возможно, что он чувствовал именно так, даже если он знал о возможной цензуре – он о ней написал в примечании к своей записке. Как бы то ни было, он принимает замечания к сведению. Придётся ждать 1789 г., чтобы увидеть его возобновившим прорывную защиту.

Адвокат (местно) знаменитых дел

Робеспьер очень старается превратить дела, которыми он занимается, в знаменитые дела, но достигает ли он этого? Процессы Детёфа, Мерсер или Паж, как и все те, что за ними следуют, не получают общенационального отклика; ни одно из них не обсуждается в "Газетт де трибуно" ("Судебной газете"); ни одно, за исключением дела о громоотводе, не включается в сборник