Вор весны - Кетрин Макдональд

рождественские украшения, чтобы смягчить немного тьму этого места и внутри меня, но не делаю этого. Это кажется ребячливым, гдупым и бессмысленным. Несколько огоньков мне не помогут.

Но однажды утром, когда он спрашивает, все ли со мной в порядке, я говорю ему, что скучаю по небу.

Он улыбается, протягивает мне руку и ведет обратно в мою комнату. Я ощущаю мягкость его пальцев и шероховатость моих, истертых бесконечными поделками и чрезмерной уборкой.

Он высвобождает руки и взмахивает ими к потолку. Белая штукатурка осыпается, открывая пробивающийся сквозь облака рассвет. Солнце кажется мне почти настоящим.

— Лучше? — спрашивает он.

— Потрясающе.

— Почему бы тебе не сделать так везде?

— Может быть, мне нравится темнота.

— «Может быть» так же плохо, как и «возможно». Я знаю, что ты лжешь.

Он фыркает.

— Отлично. У меня есть репутация, которую нужно поддерживать. У Лорда Ночи не может быть солнечного света и радуги на потолке.

— Если бы я была королевой ада, у меня повсюду были бы цветы. Это бы удивляло людей. И я бы выглядела так же хорошо, как пирог, но была бы крутой на поле боя.

— Хотел бы я на это посмотреть.

— На что именно?

На это у него не было ответа.

— Я останусь со своими перьями и чешуей.

— По крайней мере, ты остановился на черепах.

— Ты еще не видела мою дверь?

Я смеюсь, и он тоже улыбается. На балу я решила, что он из тех, кто вечно ухмыляется, но здесь это совсем не так. Его губы кажутся странно печальными, когда окрашены улыбкой. У него лицо человека, не привыкшего слишком уж часто это делать.

— В любом случае, — оживленно говорит он, — мне нужно быть на патруле. Полагаю, увидимся позже.

— Во сколько ты вернешься?

Он остановился на полпути к двери. И я понимаю, как, должно быть, прозвучали мои слова.

— Я имею в виду, это не значит, что ты мне нравишься, просто здесь немного скучновато.

— А я не нравлюсь? — говорит он с плутовской ухмылкой.

— Нет. Ты — много какой, но не скучный.

Он делает шаг ближе.

— И какой же я, скажи на милость?

— Кроме того, что невероятно раздражающий?

Он поднимает бровь.

— Я, правда, так раздражаю?

— Возможно.

Его улыбка замирает между лукавой и мягкой, и мне не нравится, как она забирается мне под кожу, не нравится вообще замечать что-либо на его губах.

— Я вернусь около семи, — говорит он, неловко близко. — Не жди.

— И не мечтай.

Только я, конечно, жду.

Я не отсчитываю часы до его прибытия, но мой взгляд то и дело скользит к часам, всякий раз, как я осознаю тишину, их тиканье становится невыносимо громким.

Я отвлекаю себя, делая заметки о ботанических свойствах различных волшебных растений, и брожу по саду в поисках их. У меня нет возможности отличить иллюзии от реальных, но позволяет мне отвлечься, а это все, чего я хочу.

Я должна спросить у Аида, что реально, а что нет. Должна спросить, могу ли я растить здесь что-то.

Перестань о нем думать, Сефи.

Но о чем еще здесь думать?

Я стараюсь не раздражаться, когда проходит седьмой час, а его все нет. Я ухожу в свою комнату и вяжу там очень плохую шляпу. Она так плоха, что я решаю, что не усну, пока не приготовлю что-нибудь приличное, поэтому начинаю все сначала.

Уже поздно, когда я слышу, как открывается дверь.

Я не планирую идти туда. Я наконец устала, и у меня нет веской причины говорить с ним, но потом я слышу, как он спотыкается и ругается себе под нос.

Я просто проверю, все ли с ним в порядке.

Я открываю дверь. Аид моргает, глядя на меня.

— Прости, я не хотел тебя будить. Знаю, что уже поздно. Нарвался на мелкую мерзкую шайку воров.

Он держится за бок, его дублет мокрый. К пальцам прилипла краска.

— У тебя кровь.

— Бывало и похуже.

— Позволь помочь тебе… — я двигаюсь к нему, но он отступает на несколько дюймов.

— Тебя это не касается. Пусть останется так.

— Но…

— Не надо…

Я бью его в живот. Он издает низкий вой.

— Будь ты проклята, женщина!

— Ты ранен. Возможно, сильно. Дай мне посмотреть!

— Почему тебя вообще это волнует?

— Эм, потому, что я не ужасный человек?

— Ты… — его речь обрывается, когда он ловит мой взгляд. — Конечно, нет, — говорит он так, словно эти слова причиняют ему большую боль, чем рана. Он приваливается к стене, откидываясь на нее. Я ныряю под его руку.

— Еще какие-нибудь жалобы?

— Нет, — говорит он низким голосом.

Я тащу его по коридору и останавливаюсь у двери, пока он рассеивает магию, запирающую ее. Втаскиваю его внутрь. Темное, размытое пятно поднимается мне навстречу, сопровождаемое низким, хриплым рычанием.

— Тихо, Флаффи, — рычит Аид, но, тем не менее, тянет руку к псам. Они издают низкий стон. — Со мной все в порядке. Только не рычите на Персефону, ладно? Она нам нравится.

Я чувствую покалывание на щеках и поначалу радуюсь отсутствию света, пока не вспоминаю, что он, возможно, все равно видит. — Э-э, побольше света, пожалуйста.

Мрак рассеивается, но лишь слегка. Он цепляется за каждый темный предмет мебели и красную бархатную драпировку. Комната выглядит так, словно ее нарисовали по мотивам готического романа: декоративное дерево, плюшевые ткани и стены из витражного стекла. На нем изображены сцены, наверное, довольно обычные для фэйцев: дикая охота, олени, золотые кубки и короны из шипов и роз. Если не считать декораций и стопки книг у кровати, это скучная комната, холодная, несмотря на вкрапления малинового и полуночного. Ничего теплого, ничего личного.

— Хм, — протягиваю я, — мне действительно нужно выяснить имя твоего дизайнера.