Соблазнить верную (СИ) - Золотаренко Татьяна

– Как вы себя чувствуете? – прервав тишину, обеспокоенно спросила Анна.

– Вы спрашиваете об этом у человека, который надрался вчера до неадекватности? – с усмешкой спросил он, и по ее губам скользнула горькая ухмылка. – Лучше скажите, вы как?

– Да спится плохо, Вадим Яковлевич, – в ее голосе звучал нескрываемый упрек, будто ей хотелось в чем-то его обвинить. – Полнолуние нынче…

Он с изумлением вытаращил глаза.

– Полагаете, что дело именно в этом? Мне тоже такая ерунда снится!..

– Кто знает – в этом или нет. Но я давно уже так плохо не спала, как последние месяца полтора-два.

Он догадывался о причинах, а она знала. Знала наверняка, что и как делается в ее сторону. Знала, что он не сам работает – с помощью профессионала. Знала, что он мечется, и сам от этого страдает. Ведь магия – штука страшная, коварная, лицемерная. Она умеет сделать тебя всемогущим властелином своей жизни и чужих. Но это – иллюзия. Злосчастная и уничтожающая. Медленно и наверняка. И Анна прекрасно это знала не понаслышке.

– Вы читали книгу «Опасные связи»?

Он с подозрением сощурился: что за странный вопрос?

– Удивительный роман, – продолжала невозмутимо Аня, – спустя столетия остается актуальным, правда?

Молчит и вроде как виновато опустил глаза.

– Почему вы завели об этом речь?

– Потому что в последнее время все чаще посещают мысли о том, что есть забавы гораздо опасней, чем даже такие возмутительные вещи, как игры в чувства. Жаль, что многие, не понимая этого, ведут к гибели окружающих и себя.

Осознав, что беседа все-таки перешла черту откровенности, Вадим поднял на нее виноватый взгляд и произнес:

– Ань, простите меня. Не знаю, что со мной происходит. Не могу оправдать свою неадекватность… Если есть силы… простите, прошу!

– Знаете, Вадим Яковлевич, вы ведь мне уже не чужой человек, – это звучало от самого сердца, и он вновь порадовался ее искренности. – Можно сказать, родной и близкий. И, скажу честно, я безумно за вас переживаю.

– Переживаете? За меня? – на его лице читалась детская радость, будто он, этот ребенок, дождался, наконец, осуществления своего желания.

– Переживаю. И молюсь.

– Молитесь? – еще больший шок проявился на лице. – За меня давно никто не молился.

– Вы губите себя, как не переживать? В вашей душе столько боли, которую вы задавили в себе мнимой самоуверенностью. Обиды пытаетесь растворить в своих похождениях, а страхи спрятать за хвастовством. Вам тяжело будет достичь успеха, простите за то, что говорю. Тяжело только потому, что все перечисленное сводит вас с ума…

– Нет, Анечка, – улыбнулся он, – нет. Я схожу с ума от вас. И мне кажется… что это любовь.

Он, правда, верил в это, но Аня только с горечью покачала головой.

– Нет, Вадим. Любовь не может привести к безумию. Влюбленность и страсть – да. Но не любовь. Она обладает иным воздействием, более возвышенным, исцеляющим. Даже если она безответна.

– Вам виднее, – тяжело вздохнул он. – Вам знакомо и то, и другое. Мне -нет. Я знал только страсть, властолюбие, ненависть… Даже влюбленности не помню…

– Вот когда вы полюбите, тогда, можете мне поверить, ваши пьесы будут иметь оглушительный успех. Любви в сюжетах очень не хватает. Простите, я не хочу вас обидеть.

– Нет-нет, что вы, Анечка! От вас, к моему величайшему удивлению, все это слышать в усладу. Меня успокаивает даже ваш голос… Но в последнее время я почему-то боюсь, что когда-нибудь вы перестанете говорить со мной, хотя так много хочется рассказать самому.

– Пользуйтесь моментом. Пока техпомощь не приехала.

Несколько мгновений Вадим настраивался на разговор, Аня это чувствовала.

– Вы вот спрашивали о маме. Она была певицей. И её уже нет, – наконец сдавленно произнес он. – Всю жизнь на гастролях. Порой я ездил с ней, но ненавидел то, что она делала, всем сердцем. Потому что именно из-за сцены у меня не было семьи.

– Вашу любвеобильность я уже давно объяснила. Но вот ненависть к сцене… это странно. Ведь сейчас, ненавидя ее, вы жаждете добиться от нее успеха.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Возможно, это некоторая месть, – объяснил он.

– Месть? – ужаснулась она.

– Да! Мне хочется выместить на ней всю ту боль, что осталась в душе за искалеченное детство.

– Но ведь ваша мама старалась для вас!

– Да. Вроде бы мозгами я это понимаю. Сердцем – нет. Я просто смотрю на вас и поражаюсь: вы настырно пытаетесь совместить сцену и семью. Наверное, именно это меня изумляет в вас более всего. Вы – удивительная женщина.

– Была бы удивительной, муж не ушел бы. Да и семью удалось бы сохранить. А получается…

– Получается, что он вас не достоин, ибо напрасно пытается сломить… Творческую душу трогать нельзя, выворачивать, подчинять, закрывать от людей. Он ведь вас уничтожает.

– Он просто не знает, как это – быть творческим. У него аналитический склад ума, абсолютный логик. Но он очень старается меня понять.

– Вы думаете, все безнадежно?

– Я не собираюсь сдаваться. Это моя семья. Моя семья – моя жизнь.

– А если…

Она знала его слова наперед. Будто считывала из сознания.

– Попытаюсь без резких шагов. Можно бросить сцену. Но мне кажется, надо искать альтернативу…

Он не мог даже представить себе такой устрашающий момент, поэтому появилось желание перевести тему разговора, но она сделала это сама.

– Вадим Яковлевич, подумайте над тем, что я вам сказала. И не теряйте бдительность… иначе это может обернуться трагедией.

Опять горькая ухмылка.

– Вы тоже считаете, что я много пью в последнее время?

– Это не мое дело. Я имею мнение зануды на этот счет. Но, если хотите, да! Пьете часто. Это отражается на эмоциональном состоянии и, как следствие, на работе.

– Постараюсь взять на вооружение. Не потому что покоряюсь, а потому что абсолютно с вами согласен.

– Мам, когда уже самолет? – Кариша заискивающе заглядывала в глаза и нервно теребила врученные ей в руки билеты.

– Солнышко, потерпи. Посадку еще не объявили. Скоро все будет.

Ей не терпелось, и Аня понимала: ребенок не видел отдыха уже два года. С тех пор, как у родителей начались разборки в отношениях, так и накрылись все путешествия и поездки. Ни времени у них не было, ни финансовой возможности. Поэтому внезапно свалившаяся на голову путевка всего на четыре дня праздничных выходных обнадеживала и окрыляла Анечку – она сможет сама, без помощи мужа, свозить дочь на курорт.

– Летите вместе? – женский голос отвлек ее от проверки документов: собираться пришлось впопыхах, и Аня боялась, что могла забыть что-нибудь нужное.

Перед ней стояла подозрительная дама, скорее гламурного вида, чем официального.

– Да, – пожала плечами Аня, не понимая, что это за инспектор с проверкой. Но тут же поторопилась объясниться: – Вместе с дочерью.

– Ах, – женщина сняла солнцезащитные очки и деловито прикусила ушко, оглядывая их обеих с головы до ног, – я не о дочери. С Ковалевым?

– В каком смысле? При чем тут Ковалев? – возмутилась Анечка, мысленно заваливая себя же сопутствующими вопросами.

– Ну как же? Он тоже сейчас собирается на этот рейс! Вы удивлены?

В голосе незнакомки ликовала претенциозность. Аня в недоумении застыла, пытаясь сопоставить факты.

– Ковалев Вадим Яковлевич? – переспросила она.

– Да, – улыбнулась та.

– Тоже на самолет в Сочи?

– Да-да! Вот, – женщина любезно развернула билет и показала собеседнице.

Аня перевела дух, пытаясь совладать с эмоциями, и поднялась на ноги, чтобы объясниться со стильной «штучкой» на равных. И не сразу прозвучал мысленный вопрос: «А перед кем я отчитываюсь и зачем?»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Мне вообще-то… эту путевку предоставил спонсор… Вызвала бухгалтер… и…

– Какая наивность, – со стервозностью протянула женщина. – И скорее, тупость.

Да уж, как в это поверить? Она так обрадовалась возможности свозить дочь на отдых, что даже не придала значения деталям: что за благотворительность? И кто стал бы ее обеспечивать такой роскошью? Это снова проделки Ковалева! Да что он за человек? В отчаянии хотелось зарыдать. Особенно, когда взгляд упал на замечтавшуюся дочь.