Соблазнить верную (СИ) - Золотаренко Татьяна

– … с дьяволом? – вдруг яростно перебила Камушкина.

– Хм… Ну это уж как вам угодно рассуждать, уважаемая.

Сказать, что ее удивила эта унизительная рекомендация – ничего не сказать. Но предыдущие словесные бои на этой пресс-конференции и Анин ярый настрой защищать свою честь стали неплохой тренировкой для ее финальной речи:

– То есть, по-вашему, господин Федотов, для того, чтобы завтра мне проснуться популярной, необходимо "всего лишь" предать свои принципы, разбить семью, а может быть, и две, и выбросить душу на помойку? – ледяной взгляд заставил дотошного корреспондента заерзать плечами под пиджаком от неловкости.

– Не будьте ханжой, Анна, – вдруг подключился к диалогу Вадим Яковлевич, явно раззадоренный прозвучавшими речами от журналиста. – И снова попрошу прекратить лицемерить.

– Как мило! – съехидничала Анна. – То есть представитель культуры, с одной стороны, и масс-медиа, с другой, пытаются склонить меня к аморальности во имя удовлетворения личных амбиций, чужой похоти, проигнорировав так называемые общие цели, которые должны содействовать развитию общества, вместе с тем и страны. Прошу заметить – именно развитию, а не ее деградации.

Казалось, Камушкина слишком драматизировала развернувшуюся тему, но ее протест заставил многих присутствующих увязать произнесенные слова в логическую цепочку. Увидев вдумчивое напряжение, Аня продолжила уже с большей уверенностью:

– Разве мы, режиссёры, актеры и прочие творческие создатели, не есть этой самой культурой? Так какое она имеет лицо в таком случае, культура эта? И если, к примеру, я – бездарь, вам не стыдно насыщать общество, якобы вами любимое, пустышками, позорящими народ? Разве это не деградация – продвигать и популяризировать безнравственных и бестолковых лиц, становящихся кумирами наших детей, которым те подражают?! А может, мы оставим эти грязные методы пиара в прошлом или даже настоящем, а в будущее перейдем с чем-то стоящим и необходимым? Может, перейдём к поощрению за заслуги перед обществом и таланты, а не за красивые оголённые тела и бурное минутное наслаждение? Нет. Вы не пойдёте на такой подвиг. Потому что каждый из вас побоится стать слишком моральным – это скучно и немодно. Жаль. А ведь вместе с этим поднялось бы все общество. Будь меньше примеров распущенности, наши дети имели бы возможность быть здоровее и духом, и телом. Но куда тут говорить о таких ненужностях, когда всегда в моде сделки, способные принести деньги и славу.

– Зачем вы так утрировали мои слова? – с наигранной усмешкой произнес Федотов.

– Я высказала свое мнение! – подчеркнула она. – Правдивую точку зрения и, как по мне, нужную обществу больше, чем ту беспринципность, которую предлагаете вы.

– Следующий вопрос, – нервно обратился к журналистам Ковалев, явно взбешенный выступлением подчиненной.

– У вас проблемы в труппе?

– Вы не можете найти язык с актрисой?

– Как вы справляетесь с критикой в свой адрес?

Публика была взбудоражена, что предвещало поток еще более едких замечаний.

– По премьере вопросы есть? – монотонно спросил Ковалев, чувствуя напрягшиеся в исступлении желваки.

Повернувшись в сторону Анны, он удивился самообладанию, которым она, очевидно, хотела подчеркнуть свое ярое желание противостоять любым попыткам её унизить.

– Анна, как вы сработались с темпераментом режиссера?

– Справедливости ради хочу заметить, что Вадим Яковлевич – талантливый драматург, – холодно отвечала она, – хоть и несколько… м-м-м… самодур.

Это был край!

– Вы не забылись, милочка? – процедил сквозь зубы взбешенный босс.

– Я искренне отвечаю на поставленные мне вопросы. Людям нравится честность, – она испепелила своим взглядом его последние попытки сохранить спокойствие.

Перед ним сидела не Анечка – просто нечисть в юбке. И он сам эту нечисть разбудил. Его глаза стреляли гневными искрами, тут же отбиваемыми ледяным хладнокровием ее взгляда. Господи, куда опять ангел делся? Да он ее… сейчас… А что он сделает? Сменит актрису? Сразу после премьеры?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Дабы прекратить это бесчинство, Анна внезапно для всех поднялась и с извинениями поспешила покинуть конференц-зал. Спустя несколько мгновений, пропустив мимо своего внимания следующую реплику от Федотова, Вадим вскочил, будто угорелый, и последовал за ней.

Понимая, что не сумела себя вовремя остановить, что стало причиной гнева Ковалёва, актриса поспешно свернула в комнату отдыха. Там хотелось немного успокоить себя и отправиться домой и больше не сталкиваться с Ковалевым.

Но только Аня присела на диван, как услышала стук захлопнувшейся двери. Закрывающейся на ключ. Откуда-то снизу, из-под пола, будто током сразила мелкая дрожь, а стопы стали свинцовыми.

Взбешен, разъярен, возбужден – это была гроза в живой человеческой оболочке.

– Ты что себе позволяешь? – заорал Вадим и внезапно схватил со стола настольное зеркало и с размаху бросил о стену. – Ты кто такая? Дрянь! Бездарь!

В какой-то момент ей удалось встретиться с ним взглядом. Его глаза показались Ане напрочь черными, просто налитыми злобой.

Далее полетели еще какие-то предметы. Их Анечка не видела, потому как скукожилась в страхе, что один из них попадет в нее. Но все летело куда-то в сторону, – значит, убить ее у него намерения не было.

– Я прошу тебя, Вадим, – вдруг взмолилась она, и он не заметил сам, как очутился в непосредственной близости у ее глаз, пронзающих его мольбой. Как будто эти несколько метров его кто-то пронес над твердью…

Но её взгляд… Вадим тонул в этих глазах, словно погружаясь с головой в их водоворот… Они увлажнились, Аня была на грани слез, но самое главное – она смотрела на него с нежностью, не с яростью… Я что-то пропустил? У нее есть чувства? И она их скрывает? Может быть! Да! Она ведь актриса, в конце концов!

Он приблизился к ней настолько, что, оказавшись зажатой между ним и стеной, она только с мольбой посмотрела в пожирающие ее сердце глаза. И теперь они сияли чистотой, будто та злоба и чернота, которые владели ими несколько минут назад, принадлежали не ему. Что за странные перемены? Она догадывалась об их причине.

Все сказанное ею всего несколько минут назад будто потеряло всякий смысл. Неужто она и правда лицемерит? Неужто врет сама себе? Но… этот соблазн обрести свободу… свободу от сковывающих принципов, порой кажущихся такой реальной помехой на пути к наслаждению и обретению долгожданного счастья… "Это иллюзия!" – кричал внутри нее кто-то. "Это шанс!" – противоречивый возглас казался желанней, и Анечку будто кто-то толкнул в спину.

– Вадим, я не могу, – вдруг всплакнула она, мягко обняв ладонями его лицо, – я не имею права унизить свою семью… Это станет фатальным предательством…

Сколько откровения в этих словах… Столько мольбы! Ему нужно услышать ее… но он не хотел…

– Ты опять о правах? – его взгляд блуждал в гневной растерянности. Взяв ее кисти в свои руки, он сменил ярость на некое любящее негодование. – Ты опять о правах… А желания, Аня? Твои личные? Да он ведь оставил тебя! Нельзя свою женщину так надолго бросать! Ты понимаешь?

В отчаянии она отпрянула, дабы сохранить почти уничтоженную дистанцию.

– Вы просто не знаете, что у нас с ним было, Вадим Яковлевич. Он имеет право не доверять мне.

– И опять, Аня! Опять ты о правах! Где чувства? Где любовь? Кто говорит о таких возвышенных вещах юридическим языком?

Она отвернулась. Нужно найти самообладание, взять себя в руки, чтобы объясниться с этим человеком… Затем распрощаться и уйти… наверное, навсегда.

Но когда Аня обернулась на странный грохот, то с изумлением обнаружила Вадима стоящим на коленях. Она могла бы не верить в искренность порыва проявить чувства, но его глаза… его глаза кричали о страстном желании открыто поговорить. И они продолжали сиять ясностью и чувствами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Если мужчина становится перед женщиной на колени, это, наверное, что-то значит, – сглотнув ком нерешительности, проговорил он. Наверное, для него это являляется признанием.