Утешение странников - Иэн Макьюэн

— Перестань, — сказал Колин. — Расскажи мне, что случилось.

Она кивнула и откинулась на подушку, подсунув под голову руку.

— Прости, — через несколько минут снова сказала она.

— Так что все-таки случилось? — сквозь зевок спросил он, но отвечать Мэри явно не торопилась.

В сторону доков с низким вибрирующим звуком прошло судно. Когда звук затих, Мэри сказала:

— Я проснулась и кое-что поняла. Если бы до меня дошло днем, меня бы это так не напугало.

— Ага, — сказал Колин.

Мэри подождала.

— Ты не хочешь знать, о чем идет речь?

Колин пробормотал что-то утвердительное. Мэри опять выдержала паузу.

— Ты не спишь?

— Нет.

— На той фотографии у Роберта был ты.

— На какой фотографии?

— В квартире у Роберта я видела фотографию, и на ней был ты.

— Я?

— Снимок, скорее всего, сделали с лодки, на некотором расстоянии от кафе.

Нога у Колина резко дернулась.

— Я такого не помню, — сказал он через некоторое время.

— Ты засыпаешь, — сказала Мэри. — Проснись, пожалуйста, хотя бы на чуть-чуть.

— Я не сплю.

— Когда сегодня утром я сидела в кафе, я увидела на балконе тебя. И все никак не могла сообразить. А потом проснулась, и до меня дошло. Роберт показывал мне ту фотографию. Колин? Колин?

Он лежал совершенно спокойно и еле слышно дышал.

Глава восьмая

Хотя день выдался самый жаркий за все проведенное ими здесь время и небо в зените казалось скорее черным, чем синим, море, когда они в конце концов спустились к нему по оживленной, сплошь застроенной ресторанчиками и сувенирными лавками улице, было маслянисто-серого цвета, и по его поверхности еле заметные дуновения бриза взбивали и гоняли клочья грязновато-белой пены. У кромки воды, там, где разбивались о соломенного цвета песок миниатюрные волны, играли и вопили дети. Чуть дальше виднелся одинокий пловец, выпрастывающий из воды попеременно то одну, то другую руку, но большая часть той огромной толпы, которая тянулась по обе стороны от воды и исчезала в знойном мареве, собралась здесь только для того, чтобы пожариться на солнце. Большие семьи, сгрудившись вокруг складных столиков, готовились к трапезе, выставляя блюда с ярко-зеленым салатом и темные бутыли с вином. Мужчины и женщины, пришедшие на пляж поодиночке, лежали ничком на полотенцах, их намазанные маслом тела глянцево блестели. Из транзисторных радиоприемников неслась музыка, и время от времени, перекрывая даже гомон резвящихся детей, раздавался характерный, на нисходящей интонации, родительский окрик: имя ребенка.

Колин и Мэри отшагали две сотни метров по горячему, вязкому песку, мимо одиноких мужчин с сигаретами и книгами в мягкой обложке, мимо влюбленных парочек и целых домохозяйств с дедушками и бабушками и потными младенцами в колясках, в поисках единственно правильного места, около воды, но не слишком близко от поднимающих брызги детей, как можно дальше от ближайшего транзистора и от семейства с двумя жизнерадостными немецкими овчарками, но так, чтобы по возможности не нарушить интима намасленной парочки на розовом полотенце и чтобы рядом не было бетонной урны, над которой кружит плотное облако иссиня-черных мух. Каждое потенциально подходящее место отвергалось как минимум по одному из параметров. Один пустой пятачок выглядел вполне подходящим, если бы не разбросанная в самой середине куча мусора. Минут через пять они вернулись на этот же самый пятачок и принялись перетаскивать пустые бутылки и банки и недоеденные куски хлеба к ближайшей бетонной урне, но тут из моря выбежали отец и сын с зализанными соленой водой черными волосами и настояли на том, чтобы их пикник оставили в полной неприкосновенности. Колин и Мэри пошли дальше, согласившись — они в первый раз заговорили между собой с тех пор, как сошли с пароходика, — что идеальный пляж представляется им неким максимально возможным приближением к уединенности и уюту их гостиничного номера.

В конечном счете они обосновались неподалеку от двух девочек-подростков, на которых небольшая компания молодых мужчин пыталась произвести впечатление, неловко кувыркаясь через голову и швыряя друг другу в глаза песок. Колин и Мэри расстелили рядышком два полотенца, разделись до купальных костюмов и сели лицом к морю. Вдоль берега проследовал катер, который тянул за собой человека на водных лыжах, несколько чаек и мальчик с металлическим коробом на шее — продавец мороженого. Двое молодых людей принялись настолько отчаянно лупить по руке одного из своих товарищей, что девочки-подростки попытались выступить в его защиту. Тут же мужчины, все до единого, уселись на корточки — подковой вокруг барышень — и представились. Колин и Мэри крепко держались за руки и перебирали пальцами, напоминая самим себе, что даже и в полном молчании они постоянно думают друг о друге.

За завтраком Мэри заново пересказала всю историю с фотографией. Она не пыталась давать какие бы то ни было оценки: только факты, в той последовательности, в которой они являлись ей самой. Пока она говорила, Колин кивал, поддакивал в тех местах, которые запомнил еще ночью, пару раз переспросил, уточняя отдельные детали («А на фотографии были горшки с геранью?» — «Да.» — «А в какую сторону падали тени?» Этого она не помнила), но с выводами не спешил. По большей части он просто кивал и устало тер глаза. Мэри попыталась положить руку ему на плечо и локтем сшибла молочник. Наверху, когда они переодевались, чтобы пойти на пляж, она утянула его в постель и крепко прижала к себе. Она целовала его лицо, старалась поуютнее угнездить его голову у своих грудей и повторяла ему, снова и снова, как она его любит и как она обожает его тело. Она положила руку на его голый упругий зад и стиснула ягодицу. Он провел губами по ее грудям и глубоко ввел в нее указательный палец. Он подобрал колени, он начал целовать и зарываться в нее лицом, а Мэри раскачивалась взад-вперед, повторяя его имя; затем, наполовину плача, наполовину смеясь, она сказала:

— Почему так страшно, когда настолько сильно кого-нибудь любишь? Откуда такой ужас?

Но в постели они не остались. Они напомнили друг другу о том, что хотели выбраться на пляж, и расцепились, чтобы уложить в сумку полотенца.

Колин лежал на животе, а Мэри села на него верхом и принялась натирать ему спину маслом. Закрыв глаза, он повернул голову вбок, подложив под щеку ладонь, и в первый раз рассказал Мэри о том, как Роберт его ударил. Он подробно изложил ход событий, без лирических отступлений и отсылок к собственным чувствам, тогдашним или теперешним; просто сам разговор, насколько он его помнил, кто где находился и точную последовательность действий. Пока он говорил, Мэри массировала ему спину, от основания позвоночника вверх, разминая маленькие твердые мышцы быстрыми движениями больших пальцев, пока не добралась до неподатливых сухожилий на шее.

— Больно, — сказал Колин.

Мэри ответила:

— Продолжай. Чем все кончилось?

На сей раз он рассказал ей о том, что шептала ему Кэролайн, когда они уходили. У них за спиной ровное журчание мужских голосов все прибавляло и прибавляло в силе и громкости, пока не взорвалось вдруг общим смехом, немного нервным, но добродушным; потом девушки начали говорить друг с другом, негромко и очень быстро, и снова общий смех, менее нервный, более мягкий. Сквозь человеческие голоса доносился убаюкивающий звук волн, накатывающих через неравные интервалы времени, и звук этот приобретал еще больший снотворный эффект, когда волны вдруг принимались демонстрировать бездонную сложность возможных вариантов движения, разбиваясь одна за другой быстрым стаккато. Солнце давило, как громкая музыка. Речь Колина стала менее ясной. Движения Мэри — менее уверенными, более ритмичными.

— Я слышала, что она говорила, — сказала она, когда Колин закончил.

— Она там как заключенный, — сказал Колин, а потом добавил, тоном куда более уверенным: — Она и есть заключенный.

— Я знаю, — сказала Мэри.

Она сложила руки вместе и принялась разминать Колину шею ленивыми круговыми движениями, попутно пересказывая свой разговор с Кэролайн на балконе.

— Почему ты раньше мне об этом не рассказала? — спросил он под конец.

Мэри замешкалась.

— А почему ты мне ничего не рассказал?

Она слезла с него, и они снова уселись каждый на своем полотенце, лицом к морю.

После долгой паузы Колин проговорил:

— Очень может быть, что он ее бьет.

Мэри кивнула.

— И при этом… — он захватил пригоршню песка и стал сыпать его тонкой струйкой на пальцы ног, — и при этом создается такое впечатление, что она вполне…

Окончание фразы повисло в воздухе.

— Вполне довольна жизнью? — мрачно переспросила Мэри. — Ну да, известное дело, все женщины любят, когда их бьют.