Утешение странников - Иэн Макьюэн

Колин преобразился. Он вымыл голову и побрился. Его одежду выстирали и выгладили. Особое внимание было уделено белоснежной сорочке, которая, как никогда, была ему к лицу. Черные джинсы сидели на нем как влитые. Он медленно, со смущенной улыбкой шел к ним, понимая, что они внимательно его разглядывают. Свет от люстры играл на темных завитках его волос.

— Вы чудесно выглядите, — сказал Роберт, когда между ними осталось еще несколько шагов, и с обескураживающей прямотой добавил: — Как ангел.

Мэри сияла улыбкой. Из кухни послышался звон тарелок. Она вполголоса повторила сказанную Робертом фразу, делая ударение на каждом слове:

— Вы… чудесно… выглядите, — и взяла его за руку.

Колин рассмеялся.

Роберт вынул пробку, и белая пена хлестнула вверх из узкого горлышка бутылки, он повернул голову в сторону и резко выкрикнул имя Кэролайн. Она тут же вышла из-за одной из белых дверей и заняла место рядом с Робертом, лицом к гостям. Когда все подняли бокалы, она тихо проговорила:

— За Колина и Мэри, — быстрыми глотками опустошила бокал и вернулась на кухню.

Мэри извинилась и вышла, и, как только двери в обоих концах галереи закрылись, Роберт налил Колину еще один бокал шампанского, подхватил его под локоть и вывел из мебельных закоулков туда, где они могли беспрепятственно прогуливаться вдоль галереи. Кончиками пальцев придерживая локоть Колина, Роберт принялся объяснять ему особенности то одного, то другого предмета, принадлежавшего когда-то его деду и отцу; известный столяр-краснодеревщик сработал этот бесценный угловой столик с уникальной инкрустацией — они остановились перед столиком, и Роберт провел рукой по столешнице — специально для деда, в благодарность за юридическую помощь, которая помогла восстановить доброе имя дочери мастера; а после о том, какое отношение вот эти темные полотна на стене — их начал собирать еще дед — имеют к некоторым известнейшим школам, и о том, как его отцу удалось доказать, что некоторые мазки определенно принадлежат руке мастера, который, вне всякого сомнения, направлял работу ученика. А вот это — Роберт взял в руки маленькую серую модель знаменитого собора — было сделано из свинца, добытого на единственной в своем роде швейцарской шахте. Колину пришлось удерживать модель обеими руками. Дед Роберта, как выяснилось, владел несколькими паями в этом горнодобывающем предприятии, запасы руды там вскоре истощились, но равных тамошнему свинцу не было и нет во всем мире. Статуэтку, выплавленную из одного из последних добытых на шахте кусков этого свинца, заказал его отец. Они двинулись дальше: рука Роберта по-прежнему лежала у Колина на локте, но легко, почти незаметно. Вот печатка деда, вот его оперный бинокль, отец тоже им пользовался, и оба они сквозь эту маленькую вещицу лицезрели премьеры, самые знаменитые выступления — здесь Роберт перечислил несколько опер, сопрано и теноров. Колин кивал и, по крайней мере поначалу, с заинтересованным видом задавал наводящие вопросы. Впрочем, особой нужды в них не было. Роберт подвел его к маленькому резному книжному шкафу из красного дерева. Здесь стояли любимые романы отца и деда. Сплошь первоиздания, с маркой известнейшего книгопродавца. Колину известен этот магазин? Колин сказал, что ему доводилось о нем слышать. Затем они оказались у серванта, в проеме меж двух окон. Роберт поставил стакан, и руки его тихо опустились вдоль туловища. Он стоял молча, склонив голову, как будто читал про себя молитву. Колин почтительно остановился в нескольких шагах от него и принялся разглядывать мелкие вещицы, которые словно нарочно собрали здесь для того, чтобы устроить на детском утреннике игру в «запомни все».

Роберт прокашлялся и сказал:

— Этими предметами отец пользовался каждый день.

Он выдержал паузу; Колин выжидающе на него смотрел.

— Маленькими этими предметами.

И снова — тишина; Колин пригладил волосы рукой, а Роберт все стоял и смотрел на щетки, трубки и бритвы.

Когда они наконец тронулись с места, Колин осторожно заметил:

— Ваш отец — очень значимая для вас фигура.

Они снова вернулись к обеденному столу и к бутылке шампанского, и Роберт тут же разлил остатки вина на двоих. Потом он сопроводил Колина к одному из кожаных кресел, но сам остался стоять в таком неудобном месте, что Колину, чтобы видеть его лицо, приходилось выворачивать голову и щуриться на свет люстры.

Роберт говорил тоном человека, который объясняет ребенку очевидные вещи:

— Мои отец и дед прекрасно понимали, кто они есть. Они были мужчинами и гордились своим полом. И женщины тоже прекрасно их понимали. — Роберт допил шампанское и добавил: — Не было никакой путаницы.

— Женщины делали то, что им было велено, — сказал Колин, прищурившись от слишком яркого света.

Роберт сделал едва заметное движение рукой в сторону Колина.

— Нынешние мужчины в себе сомневаются, они сами себя ненавидят, даже сильнее, чем ненавидят друг друга. Женщины обращаются с мужчинами как с детьми, потому что просто не могут воспринимать их всерьез.

Роберт сел на подлокотник кресла и положил руку Колину на плечо. Голос у него стал тише:

— Но они любят мужчин. Во что бы они там, по их собственным словам, ни верили, на самом деле женщинам в мужчинах нравится агрессия, и сила, и власть. Это у них в крови. Только представьте себе, скольких женщин привлекает преуспевающий мужчина. Если бы то, что я говорю, не было правдой, женщины протестовали бы против каждой войны. А им, напротив, нравится посылать своих мужчин в бой. Пацифисты, как правило, мужчины. А женщины только и мечтают, что о твердой мужской руке, даже если сами презирают себя за это. Это у них в крови. Они сами себя обманывают. Они говорят о свободе, а мечтают о тюремной камере.

Все это время Роберт тихонько массировал Колину плечо, Колин потягивал шампанское и смотрел прямо перед собой. Роберт уже не говорил, а едва ли не декламировал, как ребенок, повторяющий таблицу умножения:

— Мир, в котором мы живем, определяет строй наших мыслей. А создали этот мир мужчины. Так что и строй женских мыслей тоже определяется мужчинами. С самого раннего детства они видят вокруг себя мир, созданный мужчинами. Нынешние женщины обманывают себя, отсюда и путаница, и всяческие несчастья. Во времена моего деда все было совсем не так. И эти несколько предметов напоминают мне о тех временах.

Колин прочистил горло:

— Во времена вашего деда уже были суфражистки. И я не понимаю, что, собственно, вас беспокоит. Мужчины по-прежнему правят миром.

Роберт снисходительно рассмеялся.

— Но они это делают плохо. Они не верят в себя — как мужчины.

По галерее поползли запахи чеснока и жареного мяса. В животе у Колина зародился протяжный глухой звук, похожий на голос в телефонной трубке. Он подался вперед, высвободившись из-под руки Роберта.

— Итак, — сказал он, вставая, — это музей, посвященный старым добрым временам.

Тон у него был вежливый, но несколько напряженный.

Роберт тоже встал. Геометрически правильные линии, пересекавшие его лицо, стали глубже, улыбка остекленела и застыла. Колин на секунду развернулся, чтобы поставить стакан на подлокотник кресла, и, как только он выпрямился, Роберт ударил его кулаком в живот: мягкий, безо всякого напряжения удар, который мог бы показаться игривым, если бы единым духом не вышиб у Колина из легких весь воздух. Колин, согнувшись пополам, упал к ногам Роберта и принялся корчиться на полу, мучительно пытаясь вдохнуть, отчего из горла у него вырывались похожие на смех звуки. Роберт переставил пустые стаканы на стол. Вернувшись, он помог Колину подняться на ноги и заставил его нагнуться и тут же выпрямиться несколько раз подряд. Наконец Колин оттолкнул его и принялся ходить по галерее, то и дело набирая полную грудь воздуха. Потом он вынул платок, промокнул глаза и мутным взглядом проводил Роберта, который прикурил сигарету и двинулся к кухонной двери. Не доходя до нее нескольких шагов, он обернулся и подмигнул Колину.

Колин сидел в углу и смотрел, как Мэри помогает Кэролайн накрывать на стол. Время от времени Мэри бросала на него тревожный взгляд. Один раз она пересекла комнату по диагонали и сжала ему руку. Роберта не было, пока на столе не появилось первое блюдо. Он переоделся в светло-кремовый костюм и повязал узкий черный шелковый галстук. Поданы были бульон, бифштекс, салат из зелени и хлеб. Две бутылки красного вина. Они сидели на одном конце длинного обеденного стола, довольно тесно, Кэролайн и Колин с одной стороны, Роберт и Мэри с другой. В ответ на расспросы Роберта Мэри принялась говорить о своих детях. Ее десятилетнюю дочь наконец-то отобрали в школьную футбольную команду, и в первых же двух матчах мальчишки так зверски ее блокировали, что она потом целую неделю пролежала в постели. Перед следующим матчем она, чтобы избежать столь откровенной травли, остригла волосы и даже забила гол. Ее сын, он на два с половиной года младше, может пробежать всю беговую дорожку вокруг местного стадиона из начала в конец меньше чем за девяносто секунд. Когда она закончила говорить, Роберт, который все это время откровенно скучал, безучастно кивнул и занялся едой.