Утешение странников - Иэн Макьюэн

Колин поправил полотенце:

— Так значит, вы обо мне уже наслышаны?

— Пока мы спали, Кэролайн заходила полюбоваться нами, — объяснила Мэри нарочито ровным тоном.

— Вы американка? — вежливо поинтересовался Колин.

— Канадка, если быть точной.

Колин многозначительно кивнул, как будто эта разница многое ему объясняла.

Кэролайн хихикнула и показала им маленький ключик:

— Роберту очень хотелось, чтобы вы остались и поужинали с нами. И он не велел мне отдавать вам одежду, пока вы не согласитесь.

Колин вежливо рассмеялся, а Мэри сидела и смотрела, как Кэролайн раскачивает ключик из стороны в сторону, зажав его между большим и указательным пальцами.

— Ну что ж, в общем-то, как следует перекусить не помешало бы, — сказал Колин и посмотрел на Мэри, которая тут же перевела глаза на Кэролайн.

— Я бы предпочла сначала получить одежду, а уже потом принимать решение.

— Я тоже так подумала, но с Робертом не поспоришь. — Внезапно став очень серьезной, Кэролайн подалась вперед и положила руку на запястье Мэри. — Прошу вас, скажите, что вы останетесь. У нас так редко бывают гости.

В голосе у нее появились умоляющие нотки, и она принялась переводить взгляд с лица Колина на лицо Мэри и обратно.

— Я была бы так счастлива, если бы вы согласились. Кухня у нас здесь замечательная, я вас уверяю. — А потом добавила: — Если вы не останетесь, Роберт решит, что это я во всем виновата. Пожалуйста, соглашайтесь.

— Ладно тебе, Мэри, — сказал Колин. — Давай останемся.

— Пожалуйста! — В голосе Кэролайн звучала уже чуть ли не ярость.

Мэри удивленно глянула на нее, и обе женщины какое-то время молча смотрели друг на друга через стол. Мэри кивнула, и Кэролайн, вскрикнув от радости, тут же сунула ей ключ.

Глава шестая

Самые далекие звезды Млечного Пути были видны не как рассеянная тонкая пыль, а как вполне различимые светлые точки, и от этого более яркие созвездия казались угрожающе близкими. Сама тьма казалась осязаемой, теплой и липкой на ощупь. Мэри закинула руки за голову и смотрела на небо, а Кэролайн сидела на краешке кресла, как будто на изготовку, с гордостью переводя взгляд с лица Мэри на темный небосвод, так, словно за все это великолепие отвечала лично она.

— Я могу часами здесь сидеть. — Судя по всему, в ответ она ждала комплимента, но Мэри даже бровью не повела.

Колин взял со стола ключ и встал.

— У меня будет куда спокойней на душе, — сказал он, — если я надену что-нибудь еще кроме этого.

Он поправил маленькое полотенце в том месте, где оно обнажило бедро.

Когда он ушел, Кэролайн сказала:

— Ну разве не прелесть, когда мужчины делаются застенчивыми?

Мэри ответила что-то насчет того, какие здесь яркие звезды и как редко в городе видишь ночное небо. Тон у нее был выдержанный и ровный.

Кэролайн подождала, пока последние отголоски вежливой застольной болтовни канут в Лету, а потом спросила:

— А вы давно знакомы с Колином?

— Семь лет, — ответила Мэри, даже не обернувшись, и тут же продолжила говорить о том, как ее дети — их имена, пол и возраст она высыпала мимоходом, россыпью коротких придаточных предложений — увлечены звездами, как они могут с ходу найти на небе дюжину с лишним созвездий, при том что она помнит одно-единственное, Орион, чей гигантский силуэт занял сейчас перед ними едва ли не полнеба: вложенный в ножны меч блестел не менее ярко, чем широко раскинутые члены.

Кэролайн бросила быстрый взгляд в нужную часть неба, дотронулась до руки Мэри и сказала:

— Простите, если я лезу не в свое дело, но вы — просто удивительная пара. Оба такие изящные, почти как двойняшки. Роберт сказал, что вы не женаты. А живете вместе?

Мэри сложила руки на груди и наконец перевела взгляд на Кэролайн:

— Нет, не вместе.

Кэролайн убрала руку и стала смотреть на то место, где рука легла на колено — так, словно она больше ей не принадлежала. Ее маленькое лицо, превращенное окружающей темнотой и рамкой из убранных на затылок волос в геометрически безупречный овал, было в этой правильности своей совершенно заурядным, лишенным выражения и возраста. Если бы существовал специальный комитет по согласованию требований к человеческой внешности, то ее глаза, нос, рот, кожа и, собственно, вся она прошла бы по минимально допустимым требованиям. К примеру, рот ее был именно тем, что подразумевает само это слово, не более того: обрамленной губами впадиной чуть ниже носа.

Она подняла взгляд от колен и встретилась глазами с Мэри, но тут же уставилась в пол и задал а следующий вопрос:

— А что вы делаете — в смысле, чем зарабатываете на жизнь?

— Раньше работала в театре.

— Актриса! — Эта новость явно взбудоражила Кэролайн. Она неловко изогнулась в кресле, так, словно ни сидеть прямо, ни расслабить спину больше не могла.

Мэри покачала головой:

— Я работала в женской театральной труппе. Три года все у нас шло хорошо, но теперь труппа распалась. Слишком много спорили между собой.

Кэролайн нахмурилась:

— Женский театр?.. Одни актрисы?

— Некоторые из нас хотели, чтобы в спектаклях были заняты и мужчины тоже, хотя бы время от времени. Другим казалось, что все должно идти так, как шло, старались блюсти чистоту идеи. Из-за этого труппа в конце концов и распалась.

— Пьеса, в которой заняты только женщины? Я не понимаю, как такое вообще возможно. Что же может в таком случае происходить на сцене?

Мэри рассмеялась.

— Происходить? — повторила она.

Кэролайн явно ждала объяснений. Мэри понизила голос чуть не до шепота и говорила теперь, полуприкрыв рот рукой, так, словно пыталась спрятать улыбку:

— Ну почему бы не вообразить пьесу о двух женщинах, которые только что познакомились и сидят, разговаривают на балконе?

Кэролайн просияла.

— Ну да, конечно. Но скорее всего, они все-таки ждут мужчину. — Она посмотрела на наручные часы. — Когда он вернется, они перестанут, разговаривать и пойдут в дом. И что-то произойдет…

Внезапно Кэролайн начали бить изнутри мелкие дробные смешки, это был бы настоящий смех, если бы она так прилежно не пыталась его подавить. Она выпрямилась в кресле и изо всех сил старалась не открывать рта. Мэри с серьезным видом кивнула и отвела глаза. Потом, резко набрав полную грудь воздуха, Кэролайн опять успокоилась.

— Как бы то ни было, — сказала Мэри, — я осталась без работы.

Кэролайн выгибала позвоночник то в одну, то в другую сторону; казалось, не было такой позы, которая не причиняла бы ей боль. Мэри спросила, не принести ли ей подушку, но Кэролайн, покачав головой, ответила:

— Больно бывает, когда я смеюсь.

Когда Мэри спросила о причинах этого несчастья, Кэролайн опять покачала головой и закрыла глаза.

Мэри вернулась в свою прежнюю позу и принялась смотреть на звезды и на огоньки рыбацких лодок. Кэролайн часто и шумно дышала, не открывая рта. Через несколько минут, когда дыхание у нее немного успокоилось, Мэри сказала:

— В каком-то смысле вы, конечно, правы. Самые лучшие роли, как правило, пишутся для мужчин, и на сцене, и в жизни. При необходимости мы сами играли мужские роли. Удачнее всего у нас это получалось в кабаре, где можно было вволю над ними поиздеваться. Однажды мы даже поставили чисто женского «Гамлета». Причем довольно успешно.

— «Гамлета»? — Кэролайн произнесла это слово так, как будто в первый раз его услышала. И оглянулась через плечо. — Я этой пьесы так и не прочла. И в театре не была ни разу, с самой школы.

И тут в галерее у них за спиной зажегся яркий свет, сквозь стеклянные двери осветив балкон и нарезав его полосами глухой черной тьмы.

— Это не та пьеса, в которой призрак?

Мэри кивнула. Она вслушивалась в звук шагов, которые проследовали через всю галерею, а теперь вдруг резко замерли. Она не стала оборачиваться. Кэролайн внимательно на нее смотрела.

— И еще кого-то заточили в монастырь?

Мэри покачала головой. Снова раздались шаги и тут же смолкли. Скрипнул стул, затем — последовательность металлических звуков, похожих на звяканье ножей и вилок.

— Там есть и призрак, — рассеянно сказала она, — и монастырь, но только на сцене он не появляется.

Кэролайн принялась выбираться из кресла. Едва она успела встать на ноги, как в поле зрения изящно вступил Роберт и отвесил легкий поклон. Кэролайн взяла поднос и протиснулась мимо него.

Они не сказали друг другу ни слова, и Роберт не посторонился, чтобы дать ей пройти. Он улыбнулся Мэри, и они оба стали слушать, как звучат в галерее постепенно удаляющиеся неровные шаги. Открылась и закрылась дверь, и все смолкло.

Роберт был одет так же, как прошлой ночью, и пахло от него тем же пряным лосьоном. В этом необычном освещении его фигура казалась еще более коренастой. Он заложил руки за спину и, сделав в сторону Мэри пару шагов, вежливо поинтересовался, хорошо ли они с Колином спали. Последовал обмен любезностями: Мэри выразила восхищение квартирой и видом с балкона; Роберт пояснил, что когда-то весь этот дом принадлежал его деду, но сам он, унаследовав семейную собственность, разделил его на пять роскошных квартир и теперь живет с этих доходов. Он указал на кладбищенский остров и сказал, что и его дед, и его отец похоронены там, бок о бок. Затем Мэри перевела взгляд на хлопковую ночную рубашку и сказала, что просто обязана пойти и переодеться. Он вывел ее — под локоток — с балкона и проводил к огромному обеденному столу, настаивая на том, чтобы сперва она выпила с ним по бокалу шампанского. Четыре глубоких бокала на длинных, подкрашенных розовым ножках были расставлены на серебряном подносе вокруг бутылки шампанского. В это самое время в дальнем конце галереи из двери спальни вышел Колин и направился к ним. Они стояли у края стола и смотрели, как он идет в их сторону.