Тирант Белый - Жуанот Мартурель

Не помедлил Тирант с ответом и так сказал Эмиру.

Глава 317

О том, что ответил Тирант Эмиру.

Будь рыцарь хоть самого захудалого рода, не пристало ему злом платить за зло, ибо не дозволяют того правила рыцарского служения. Воистину благороднее и доблестнее тот рыцарь, что прощает врага, а не тот, что его убивает, особенно ежели враг не меньшей доблестью известен и не виновен в том зле, что свершил в пылу битвы, как этот славный король, до сей поры являвший нам чудеса воинской храбрости. И пусть не ослепляет тебя смерть твоего короля и господина — погиб он от руки Скариана в войне честной и справедливой. Лишь о том твердишь ты, что принял смерть твой король, мне же иное ведомо: как отправился я послом к Скариану, долго позволил он мне говорить и был справедлив и милостив со мною. И знаю я теперь, что не без причины пошел он на вас войною. На все воля Божья, и, должно быть, получил король и господин твой по заслугам. А коли волею судьбы оказался у нас в руках его враг, коему всего-то двадцать два года от роду, неужто не явим мы милосердие и лишим его возможности продолжить свой славный путь? Не только подвиги ратные украшают рыцаря, но более того — добродетель, ибо ею одною и держится этот мир. И еще молю тебя, господин мой: ты, одержавший великую победу, не будь жестоким к той, в которой течет королевская кровь. Иной удел у женщин — неповинны они в войнах и расправах, и должно отважным мужам, что стремятся к славе и власти, ограждать их от страданий, и никому не дозволено предать женщину смерти, ежели только не уличили ее в прелюбодеянии, как нам повествует Ветхий Завет. Прекрасно известно твоей милости, что безвинна королева и не заслуживает смерти, а коли совершим мы такое злодейство, всему свету о том станет известно и до конца дней не смыть нам обоим бесчестья и позора. Да не допустит Господь, чтобы за любые блага и сокровища обагрил я руки в безвинной крови этой благородной женщины или даже потворствовал тому, ибо недостойно сие рыцаря, который стремится своими деяниями добыть честь и славу. Невозможно мне уразуметь, как может твоя милость — славный полководец, человек высокого рода, полный великих достоинств, желать подобного злодейства! Не послужит твоей рыцарской чести то, что ты замыслил, ибо доблестному рыцарю пристало с любовью и милосердием приступать к деяниям своим — лишь тогда пребудет он навеки во славе и почете.

Так убеждал Тирант Эмира, и понял тот, что чуть было не совершил страшную ошибку, и дорогой ценой заплатил бы он за нее, понеся великий позор для себя и своей рыцарской чести. Сказал тогда Тирант:

Лучшее, что можем мы теперь сделать — взять в плен короля с королевою, ибо все их придворные уже у нас в руках.

И направились они к главной башне. Между тем король Скариан был уверен в скорой расправе — ведь от его руки погиб король Тремисена. Ожидая жестокой мести, ни в какую не желал он сдаваться в плен, ежели только не пообещают ему сохранить его голову, и горько сетовал на судьбу.

Оставим его в покое до поры до времени, — сказал Тирант, — голод быстро вернет ему разум. А пока что возьмем под стражу его рыцарей.

Обошли они весь замок и обнаружили в нем множество съестных запасов: пшеницы, кукурузы и проса хватило бы на целых семь лет[623], а из скалы бил чистый источник, так что и воды было вдоволь.

Лишь только наступила ночь, исполнившись жалости к королеве, прокричал король в маленькое оконце, прорубленное в башенной стене:

Эй, кто-нибудь! Видно, не дождаться мне от вас жалости, потому оставляю я пороки и обращаюсь к добродетели. Есть ли среди вас рыцарь, которому могу я сдаться в плен?

Господин, — сказал Тирант, — здесь сам Эмир Эмиров, доблестнейший рыцарь.

Нет, — сказал Скариан, — тебя хочу я посвятить в рыцари. Пусть никто не тронет меня до того времени, а как станешь ты рыцарем, сдамся я под твою власть.

Господин, — сказал Тирант, — своею рукой произвел меня в рыцари самый могущественный и достославный владыка, какой только есть в мире христианском, — король Англии. По всему свету гремит молва о его доблестях, ни в чем не сыскать ему равных, и, как луна сияет ярче звезд, так и этот король превосходит достоинствами всех христианских королей. А потому не стать мне второй раз рыцарем.

И тут признал король в Тиранте того посла, с которым некогда он долго беседовал, и так сказал:

Ты — тот самый рыцарь, что приезжал ко мне с посольством. Обещай же, что сохранят мне жизнь и смогу я поступать, как подобает рыцарю и коронованному королю.

И отвечал ему Тирант:

Будь уверен, что целый месяц с той поры, как окажешься ты в моей власти, не упадет с головы твоей ни один волос, даю тебе в том слово рыцаря.

Король с такой благодарностью принял слова Тиранта, словно отпускали его на волю. Спустившись с башни, остановился он на пороге ее, сжимая в руке меч, и, собрав все мужество, произнес такие слова.

Глава 318

О том, как король Скариан сдался в плен Эмиру.

Не виню я злодейку-судьбу за то, что принесла мне беду и несчастье, ибо наказан я за мои собственные грехи, но самого себя виню я, глупость свою и молодость — ведь позволил я незнакомцу и чужаку обвести себя вокруг пальца, и привело мое неразумие к позору и унижению. Разве не жалок рыцарь, убоявшийся смерти и позабывший о том, что самой природой назначено ему достойно умереть? Разве не подымет его во славе доблестная смерть над жалким этим миром? Ведь даже тому, кто победил во множестве сражений, приходит черед самому стать пленником. Теперь же, коли не хочешь ты, чтобы произвел я тебя в рыцари, пришли мне того мальчишку.

И указал он на кухаркиного сына — малое дитя пяти лет от роду. Когда мальчик приблизился к Скариану, поцеловал он его и вручил ему меч, отдавая себя во власть этого ребенка.

Теперь, — сказал король, — принадлежу я этому мальчишке, в вашей власти забрать меня у него и поступить со мной как вам заблагорассудится.

И сказал тогда Эмир:

Возьмите его, доблестный христианин, и заточите в надежную темницу.

Не будет угодно Господу, — отвечал Тирант, — чтобы своею рукою отобрал я короля у невинного дитя, попрекнут меня этим рыцари, превыше всего почитающие честь, душе же моей привычно покорять королей, но увольте меня от того, чтобы заключать их в темницу или убивать.

Да нет же! — воскликнул Эмир. — Сказал я это лишь затем, чтобы оказать вам честь и сделать любезность.

Позвольте, — сказал Тирант, — уступить честь эту вашему сыну, ежели только не прибережете вы ее для себя самого.

Эмир не стал более препираться и велел поместить короля в темницу и заковать в крепкие кандалы. Не по ираву пришлось это Тиранту, однако ж промолчал он, дабы не обидеть Эмира. Как заковали в кандалы Скариана, поднялись Эмир и Тирант в главную замковую башню и нашли опечаленную и горько плачущую королеву. Завидев обоих рыцарей, в ту же минуту признала их королева, и так велико было ее волнение, что потеряла она дар речи и долго не могла вымолвить ни слова. Наконец, придя в себя, со смирением и кротостью в голосе промолвила она такие горькие слова.

Глава 319

О том, как кручинилась королева, увидев Тиранта и Эмира.[624]

Появленье ваше — что ветер, раздувающий огонь в громадное пламя: чуть увидала я вас, накатила смертная мука, а в душе страшной болью отозвалась незажившая рана — и вновь стоят перед глазами славный мой отец, и братья, и суженый мой, которого я любила больше жизни. О, горе мне! Воскресни теперь бедный отец, вновь пришлось бы ему сложить голову! Отчего все беды да напасти, что только найдутся на этом свете, одному ему достаются, других же — будто стороной обходят? За что выпала мне такая доля? И чего еще желать мне, как не смерти? Положит она конец мучениям, дарует покой и отдохновение от презренного мира, полного слез и страданий, и повстречаюсь я вновь с теми, кого так любила, и вовек никто нас не разлучит! Ни за что я не пожелаю, чтобы воскресли мои близкие — возвратиться им в этот мир себе и вам на беду, а мне — на горе, ежели только бывает горе горше, чем то, что я терплю ныне. В тот страшный день, когда поняла я, что не увижу их боле, от великой печали потеряла я голос — ни говорить не могла, ни кричать, но, бия себя в грудь, исторгала плач и стенания. И знала: не услышат меня те, кто мне дорог, но слезы мои — мой прощальный привет, не суждено глазам моим их увидеть — но печалятся глаза, истекая реками слез, не достигнет их голос мой — но слезами моими молю я: услышьте! Сжальтесь же надо мною! Распустила я волосы, упали они мне на плечи, трауром одели мое тело. Тяжелы одежды, намокшие от горьких пролитых слез, дрожу я и гнусь к земле, словно тростинка на ветру. И молю я вас не о снисхождении, но об одной лишь милости: даруйте мне смерть, дабы скорее могла я повстречаться с отцом. Не томите меня мучительным ожиданием, приблизьте конец мой, ибо нет на свете другой женщины, что приняла бы столько мук. Так уж судила враждебная судьба — пришел теперь мой последний час и, испустив последний вздох, должна попрощаться я с жизнью.