Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

бросились подавлять. Омид пнул ногой стул, направив его прямо на штатив, на котором была установлена фотокамера. Верзила бросился спасать ее, а сам Омид получил несколько шлепков по голове. Закрыв собой девочку, он успел получить еще пару нехилых ударов, прежде, чем в комнату кто-то вошел и остановил экзекуцию. Видимо, он был старшим из них по званию или по положению и имел право вмешиваться во все процессы. Пока он получал быстрое объяснение происходившему, Омид обернулся и успел пересчитать всех, кто находился на тот момент в помещении. Шестеро, если его не подводят глаза. Он даже немного сменил позицию, сделав вид, якобы еле держится на ногах, чтобы поменять угол обзора дабы случайно не упустить кого-нибудь, скрытого фигурой впереди стоящего. Нет, их было шестеро, и Омид надеялся, что на поднятый им шум сбежались все, кто находился в этой растянутой букве «Н».

Главному в этот момент показывали последний кадр, который и его впечатлил, за что Верзила получил еще один поднятый вверх большой палец. Главный попросил показать все отснятые материалы, и начал смотреть видео девочки, потом видео Омида, а затем снова попросил показать их совместную фотографию. Он задумался, насупив брови, и распорядился о чем-то, сделав жест рукой, судя по которому их снова должны были отвести обратно в первое помещение и подержать там еще какое-то время.

«Они должны определиться, на что именно им нужно будет сделать упор: на два видеоматериала, или же на один кадр, который оказался неким шедевром, способным передать всю боль и страдания двух несчастных, запечатленных на нем. Может быть они и добавят наши сольные видео, но фотография там будет обязательно. И если им нужно время, чтобы обдумать свои действия…»

Первые два конвоира — Т1 и Т2. Верзила — Т3. Балаклава — Т4. Главный — Т5. Шестой — Т6.

Так обозначил своих противников Омид у себя в уме и составил карту, на которой расположил эти пронумерованные фишки. Осталось лишь убедиться в том, что все остаются на своих местах, и что вести их обратно будут все те же Т1 и Т2.»

— Я прошу прощения за остановку, — вдруг сказал Филипп. — Эти Т1, Т2 и так далее… Я пока еще не могу сказать, что закончил поиск верного варианта их обозначения и упоминания. Это последнее из того, над чем я работал, но так и не успел определиться с ними. Мне было необходимо закончить все к обозначенному сроку. Просто хочу, чтобы вас эти обозначения не смущали. Еще раз прошу прощения. Симон, продолжай, пожалуйста.

«Итак, оставалось лишь убедиться в том, что все остаются на своих местах, и что вести их обратно будут все те же Т1 и Т2.

«Да, это они! Т1 и Т2, и они сейчас смотрят нам в спины. Где находятся остальные и чем они заняты? Т3 нервно проверяет, не сломал ли я его камеру, Т4 — не знаю, чем именно он занимается, может и подготавливает место для очередной экзекуции. Т5 вернулся к себе в противоположное крыло. Оттуда сюда будет метров пятьдесят. Остается Т6, о котором я ничего не знаю, кроме того, что он есть.»

Мысль Омида сконцентрирована. Он шагает, не торопясь, прихрамывая и согнувшись от якобы мучающей боли, хотя на самом деле все болевые рецепторы у него отключены и сейчас он не чувствует боли, не чувствует вообще ничего, кроме вскипающего гнева. Они спускаются по левой ножке буквы «Н». Т2 приказывает им остановиться и обходит их, чтобы отпереть дверь. Ему мешает автомат, и он приставляет его к стене. Омид понимает, что единственный промежуток времени, в течение которого он будет в состоянии контролировать события — это ближайшие несколько секунд, отчет которым начнется с первым поворотом ключа. Но прежде нужно незаметно отстранить ребенка в сторону.

Щелчок одной пружины в замке освобождает другую, находящуюся в механизме гнева Омида. Легким движением правой руки он отталкивает девочку в сторону двери, после чего резко оборачивается вокруг своей оси и в тигрином прыжке бросается на стоящего сзади Т1. Его большие пальцы ложатся на глазные яблоки конвоира, голова которого сейчас кажется маленькой, словно детский мячик, и такой же мягкой. Было бы у Омида времени побольше, он смял бы ее, как пивную банку, но сейчас он ограничивается лишь тем, что выдавливает оба глаза. Полностью вверяя Т1 в руки овладевшими им боли и ужаса и оставляя его за собой, Омид снова молниеносно разворачивается и бросается на Т2, который, услышав позади себя возню и инстинктивно потянувшись за прислоненным к стене стволом, неудачно задевает его рукой и упускает возможность вовремя открыть огонь. Вдобавок, он забывает о прицепленном к ремню ноже, на который и был нацелен бросок Омида. Мгновение — и нож начинает сопровождать движение правой руки Омида от ремня вверх к покрытой щетиной коже горла его новой цели. Боль, шок и предсмертный ужас набрасываются на подкосившегося Т2. Удерживая нож стальным крюком, в который превратились мизинец и безымянный палец правой руки, Омид поднимает упавший автомат, а левой рукой, словно крылом, прикрывает голову девочки и легким давлением сажает ее на корточки, приказывая закрыть глаза. Глаза его, пренебрегая помехой в виде мечущегося и орущего от боли Т1, ни на мгновение не отрываются от коридорной развилки. Они следят за освещенностью пола и стены, которая через насколько секунд начинает меняться от вырастающих на них теней: кто-то спешил на шум, доносившийся из левой ножки буквы «Н».

За эти несколько секунд можно было бы сделать намного больше, чем просто снять автомат с предохранителя, но что-то мешает Омиду сделать это. Руки затряслись и силы захотели покинуть его пальцы, но глаза скомандовали: «Т3 и Т4 — в коридоре!». Эти двое явно не были готовы к тому, что им пришлось увидеть. Все их внимание привлек рев мечущегося от боли Т1, на фоне которого вторым голосом прогремел другой. То заревел Омид, бросившийся на них в новом порыве гнева. Из глубины коридора в них прилетел нож, который тот метнул наугад. Видимо он и мешал ему справиться с автоматом, и сейчас он предпочел потерять надежное холодное оружие, но во что бы то ни стало привести в действие огнестрельное. Бросок этот не был бесцельным: