Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

и забыть все возможные движения своего тела, за исключением тех, с помощью которых он смог бы осуществить любой из двух вариантов последующих действий. Вся его жизненная энергия сейчас перераспределялась и укладывалась в ноги, в руки, в спину, в пальцы, в уши, в глаза. Услышав ставшие знакомыми глухие шаги по коридору, обычно заканчивающиеся щелчком замка, он кивнул ей, она молча кивнула ему.

— Вставай! — бросил Омиду солдат, сняв с него наручники и слегка пнув ногой. — Иди к двери, давай! — снова приказал тот.

«Значит это ты, Малышка… Что ж, прощай! Удачи тебе!» — сказал он ей взглядом и не торопясь направился было к выходу, как вдруг заметил, что второй солдат снял с плеча автомат, отцепил с ремня и положил на стол нож и присел на корточки рядом с девочкой. Омиду вдруг показалось, что они решили приставить к ней охрану, чтобы исключить любую возможность для какого-либо сопротивления с его стороны. «То есть она все это время будет под прицелом!» — осенило его. И молнией в нем родилось новое решение.

— Вы что, оставите маленькую девочку одну в этой страшной камере?! Я хочу взять ее с собой. Пусть мы будем вместе…

— Возьмешь-возьмешь, не беспокойся, — усмехаясь, отвечал тот, который был рядом с девочкой, вытаскивая нож из ножен. — Там вас обоих уже ждут.

Холодный пот выступил у Омида на лбу, когда блестящее лезвие оказалось рядом с рукой ребенка, но солдат лишь стал разрезать слои липкой ленты, а когда браслет был полностью очищен он взял ребенка за руку и потянул за собой. Девочка засеменила худенькими ножками, а сопровождающий Омида снова пнул его, приказав идти вперед.

Коридор тянулся метров на десять вперед до поворота направо и продолжался примерно на столько же. В конце виднелась такая же дверь. Конвой приказал ему повернуть направо, и перед ним открылся еще один коридор, длиннее первого раза в полтора. Конец этого коридора упирался под прямым углом в такой же, по всей видимости, коридор. Омид предположил, что здание, в котором они находились, напоминало лежащую букву «Н», вытянутую раза в три по ширине, каждая ножка которой начиналась и заканчивалась помещением. Если смотреть на эту букву, то получалось, что узников держали в левом нижнем помещении, а сейчас, проведя их но левой ножке этой буквы вверх, их повели по горизонтальной перекладине. В самой ее середине, в стене слева зиял открытый дверной проем. Подходя к нему, Омид смог увидеть следы совершенных здесь преступлений, а войдя внутрь — и сами тела несчастных жертв.

— Малышка, смотри только на меня, я тебя очень прошу, — успел он бросить ей, повернув голову назад, но снова получил пинок, что очень разозлило его. Из-за стола поднялся небритый верзила и приказал Омиду стать у стены.

— Смотри на меня, Малышка, смотри на меня… — не переставая говорить с девочкой, выполнил приказ Омид. Он смотрел в объектив фотокамеры, установленной перед ним на штативе. Верзила нажал на кнопку пульта. Сработала автовспышка.

— Два шага вперед делай, садись на стул, имя называй, говори из какой страны, скажи, что ты — заложник, и чтобы все внимательно слушали тех, кто будет говорить, — снова приказал он, а четвертый, предварительно надев балаклаву, встав за его спиной с пистолетом в руках.

Омид сделал все, что ему приказали, после чего процедуру начала проходить девочка. С ней говорили на ее родном языке, но ответы дублировали на английском. На нее постоянно кричали, требуя, чтобы она говорила громко и ясно, тем самым лишь пугая ее, и приказывали смотреть прямо в камеру. Как бы Омид ни оберегал ее от этого, она не могла не увидеть окровавленные и изуродованные трупы, что были свалены у противоположной стены. На самом верху лежало тело ее отца.

Когда остановили съемку, Четвертый солдат снял балаклаву и обратился к Омиду.

— У тебе деньги много есть? Домой много деньги есть?

— Сколько у меня дома денег? На родине у меня дом есть, но я там не жил много времени… — замямлил он.

— Не жил дома, а домой летать? Деньги есть, не ври! Не говоришь — мы сами щас узнаваем, — припугнул было его Четвертый, и приказал Верзиле снова подойти к камере. Поняв, что тот хотел получить, Верзила приказал Омиду взять девочку на руки и встать у стены.

Видимо, Омид с ребенком были настолько напуганы происходящим, что первый же кадр, полученный нажатием одной кнопки, вызвал у всех присутствующих восторг. Они в голос загоготали и начали хлопать автора снимка по плечу, показывая поднятые вверх большие пальцы. Вдохновленный успехом, Верзила снова приказал сделать им два шага и сесть на стул, посадив девочку к себе на колени.

«Какая же ты худенькая, — думал он, прижимая ее к себе и стараясь не сделать больно. — В тебе веса нет, оттого и голос не выходит… А может быть у них какая-то общая болезнь с отцом?» — грешным делом подумал Омид и легонько отстранился от ее лица. Она же все смотрела и смотрела на него, как он ей наказал.

— Давай опять имя называй, свое и ее какой-нибудь имя дай, говори из какой страны, скажи, что ты и ребенок — заложники, и чтобы все внимательно слушали тех, кто сейчас будет говорить, — монотонно проговорил Верзила.

Четвертый снова надел балаклаву и достал пистолет, взяв с собой одного из двух конвоиров. Тот поспешно скрыл лицо и вытащил свой нож и они заняли позиции по обе стороны от узников.

В это мгновение произошло сразу два события: Омид понял весь ужас ситуации, и у него созрел новый план действий. С первым событием уже ничего нельзя было сделать. Все упование было на дерзость второго, и он рискнул.

— Что же вы, твари, делаете?! Цену повышаете, да? Последний лот самым жирным хотите сделать, да? Иностранец с ребенком! Два по цене одного? Или два в квадрате, да? Ублюдки!

Омид все повышал и повышал голос, стараясь не выпускать из рук девочку. Шум перерос в настоящий скандал, который Верзила, Четвертый и один из двух конвоиров