Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

— Разрешите…

— Не разрешаю! Увести этого!

Там, куда привели Омида, на жесткой скамье сидела маленькая девочка лет пяти. Она испуганно прижималась к скромного вида молодому мужчине в очках с разбитым стеклом и боязливо поглядывала исподлобья, когда рядом с ней что-то происходило. Бросив взгляд на втолкнутого в помещение Омида, она сразу же опустила глаза и вздрогнула, когда за ним с лязгом закрылась тяжелая дверь. Такой звук было действительно нелегко пережить даже взрослому. Она взяла мужчину за руку, а тот в свою очередь попытался безмолвно ее успокоить.

Кроме них в помещении было еще двое мужчин: один пожилой, другой — помоложе. Последний, казалось бы, хотел заговорить с Омидом, словно он все это время только и ждал, когда его наконец приведут, но так и не решился на это: двое в камуфляже держали автоматы наготове.

«Видимо здесь уже что-то произошло до того, как меня ввели», — подумал Омид и обратил внимание на пожилого мужчину, угрюмо и неподвижно сидевшего у дальней стены и ни на что не реагировавшего. Он все же рискнул озвучить один из интересовавших его вопросов.

— Вас тоже с самолетов сня…

— Молчать! — грубо заткнул его один из автоматчиков, пригрозив автоматом. Тот, что помоложе, успел кивнуть, и Омид заметил это. В это же мгновение парень получил ощутимый удар прикладом по голове. Вывести из строя такой удар смог бы лишь очень слабого и немощного, но человек в нормальном состоянии после такой экзекуции будет думать трижды, прежде чем решиться еще раз открыть рот или подать какой-нибудь знак. Пожилой лишь искоса наблюдал за этим блиц-конфликтом, а девочка еще крепче сжала руку мужчины в разбитых очках, пару раз подняв глаза на пострадавшего.

Омиду ничего не оставалось, как просто додумывать пережитое и выдавать возможные объяснения происходящему.

«Версия первая: я провалился из-за документов. Но почему тогда его так закоротило на моем иностранстве? Версия вторая: меня кто-то сдал. Но ведь проверять должны были всех? Версия третья… Уже не знаю, что и подумать, но по факту, не только наш самолет подвергся проверке: я сидел во втором ряду и этих людей до меня оттуда не выводили. Хотя их могли вывести из задних рядов после меня за то время, пока я разговаривал с этим военным. И вообще: кто все эти люди? Почему они собраны здесь? И что это за странная военная форма? Кто они…. А это кто еще такие?» — вдруг пронеслась в голове Омида мысль, когда в открывшуюся дверь ввалилось трое коренастых типов, тоже вооруженных, но в совершенно иную форму, не скрывавшие своих лиц и своего отношения к пленникам. Они быстро подошли к Омиду, к угрюмому и к молодому и приказали им выходить из комнаты и следовать за четвертым, который был обвешан гранатами, на боку имел пистолет, а в руках держал тяжелый боевой нож. Двое в камуфляже вытолкали также и мужчину с ребенком и захлопнули дверь, снова заставив девочку сжаться от ужасного лязга железа.

— Теперь мы — заложники, — шепотом заговорил молодой, когда захватчики надели на всех пятерых наручники и приковали к трубам в белой комнате. Пока двое из них не то спорили о чем-то, не то что-то шумно обсуждали, стоя над отцом с дочкой, третий, скалясь и брызгая слюнями на остальных заложников, в достаточно грубой форме продолжал нагонять на них страху. После этого они вышли через ту же дверь и принялись ее заколачивать снаружи.

Туда их доставили после примерно получаса езды в темном фургоне. Внутри него, в нескольких проникавших туда тоненьких лучиках света закатного солнца Омид время от времени видел фрагменты перепуганных лиц своих спутников, направленные на них стволы, да пустую бутылку из-под масла, время от времени перекатывавшуюся от правого борта машины к левому и обратно, в зависимости от того, в какую сторону она поворачивала. Однако даже после такой угнетающей обстановки белизна комнаты, куда их провели друг за другом и начали надевать наручники, нещадно вгоняла в них необъяснимый страх.

— Чего от нас хотят? — так же шепотом спросил Омид. — Чьи мы заложники?

— Боюсь оказаться правым, но все говорит о том, что нас передали тем извергам, о которых ходили слухи, — с дрожью в голосе отвечал молодой. — В последние пару дней о них ничего не было слышно, я даже начал забывать о них.

— Тогда почему нам не завязали глаза, когда везли и когда заводили в этот дом? Если мы видели место…

— Потому что это им никак не мешает, — заговорил наконец их угрюмый спутник. Каждое слово его падало тяжелым кирпичом, высоко поднимая пыль осознания сказанного, которая после долго оседала в сознании слушавших его. — Они прекрасно знают, что мы отсюда не выйдем и не боятся дать нам увидеть эти места. Каждый из нас обречен на то, что нам уготовлено, и это лишь вопрос времени когда это все начнет приводиться в исполнение. Если вы слышали о том, что делают эти, как ты сказал, изверги, ты бы сам все прекрасно понял.

— Простите, а вы тоже иностранец?

— Нет, я — просто старик, а это — просто человек, а это — просто его ребенок. Вот этот вот — да, он тоже иностранец. Иностранцы привлекают внимание средств массовой информации, а через них заговорят и о нас, а мы — старики, дети — в свою очередь лишь украсим картину жестокости. Все схвачено, у каждого из нас своя роль в этом терроре.

— Я не понимаю, какого черта они делают в аэропорту? Почему они останавливают самолеты? — возмутился Омид, выражая вместе с тем свою обиду на жестокую иронию судьбы.

— Хм, на самолетах они скорее найдут иностранцев, — с ухмылкой ответил показавшийся еще более старым всезнающий пожилой узник.

— Мы так и не поняли, кто именно нас снял с борта, — вмешался тот, что помоложе. Он прижимал к холодному железу трубы свой ноющий ушиб, словно не внимая тому, что предрекал им старик. — То ли наши военные, то ли еще кто, но нас передали этим штурмовикам.