Полка. О главных книгах русской литературы (тома III, IV) - Станислав Львовский

возможно, важнее любой рациональной интерпретации для понимания финала оказывается тот факт, что автор и его герой претерпевают очередное перерождение «весело болтая, хлопая друг друга по плечу и насвистывая дурацкие песенки»; на этой ноте покинем текст и мы.

Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ

О чём эта книга?

О системе советских тюрем, лагерей и государственного террора – и об опыте человека, попавшего в её жернова. «Архипелаг…» – это одновременно масштабное историческое исследование, рассказ автора о собственной лагерной биографии и страстное публицистическое высказывание, приговор советской системе, подкреплённый свидетельствами сотен её жертв. «Архипелаг…» создан в годы, когда подобная книга была невозможна: архивы закрыты, исторические свидетельства отсутствуют, само обращение к теме лагерей грозит опалой и преследованиями. Пользуясь устными рассказами и письмами бывших заключённых, основываясь на собственных воспоминаниях и впечатлениях, в условиях глубокой конспирации Солженицын создаёт эпический многослойный труд – художественный и документальный, рассказывающий об истории советских лагерей и их организационном устройстве, заставляющий читателя пережить все страдания, которые испытывают арестованные и заключённые. В работе над «Архипелагом…» Солженицын видит свою историческую и человеческую миссию: дать голос миллионам погибших и замученных, всем, кто был лишён возможности рассказать о своей судьбе.

Когда она написана?

Идея написать подробную книгу о лагерях появляется у Солженицына в 1958 году, сразу после излечения от рака. Разоблачения сталинских репрессий, начатые Хрущёвым на XX съезде КПСС, оказываются половинчатыми и не выходят за рамки «внутрипартийной дискуссии», да и в ней всё чаще побеждает установка «не ворошить старое». Но материала для книги недостаточно: в распоряжении Солженицына нет мемуаров, документов или исследований ГУЛАГа, и, написав несколько глав, а также придумав название и общую конструкцию, он откладывает работу.

После публикации в 1962 году рассказа «Один день Ивана Денисовича» Солженицыну начинают приходить письма от бывших заключённых – с благодарностями и собственными историями. Этот материал и ляжет впоследствии в основу книги – наряду с рассказами бывших лагерников, с которыми встречается Солженицын, документами судебной и исправительной системы первых советских лет и собственными воспоминаниями.

Сигналом к началу работы становится консервативный переворот в советском руководстве: осенью 1964-го Хрущёв отправлен в отставку. Тексты Солженицына во второй половине 1960-х уже не принимают к печати, практически весь его архив попадает в руки КГБ во время обыска в доме инженера Ильи Зильберберга, спецслужбы знают и о работе над «Архипелагом…»: Солженицын рассказывает об этом в гостях у своего знакомого, учёного Николая Кобозева, под потолком у него установлена прослушка. Работа над книгой в подобных условиях напоминает операцию глубоко законспирированной разведгруппы. «Вся рукопись "Архипелага…" никогда не лежала перед автором на столе, а была только та глава, с которой он работал. И когда он узнавал какой-то новый факт, который нужно было поправить, он должен был ехать – иногда на другую улицу, а иногда в другой город – и вносить исправление в рукопись. Или приглашать человека, хранящего эту страницу, к себе»[1113].

Александр Солженицын. Стокгольм, 1974 год[1114]

Большая часть «Архипелага…» написана в течение двух зим с 1965 по 1967 год в Эстонии, на хуторе Копли-Мярди – в «укрывище», как называет это место Солженицын. Солженицын живёт здесь один, связь с внешним миром осуществляется через Хели Сузи, дочь его сокамерника по Бутырской тюрьме: чтобы забрать новую порцию машинописи, она едет до ближайшей деревни на автобусе, а потом идёт три километра по снегу на лыжах. Второй экземпляр Солженицын отвозит в Пярну бывшему политзаключённому Лембиту Аасало – оба хранителя рукописи не знают о существовании другого экземпляра, хотя и знакомы друг с другом. Книга пишется с невероятной скоростью: «Это был как бы даже и не я, меня несло, моей рукой писало, я был только бойком пружины, сжимавшейся полвека и вот отдающей».

Всё это время над Солженицыным сгущаются тучи. КГБ распространяет тексты из захваченного при обыске архива писателя среди литературных чиновников и партийного начальства. Твардовский во главе «Нового мира» ведёт сложную игру с целью «пробить в верхах» публикацию романов «В круге первом» и «Раковый корпус» – но терпит неудачу. Главы из «Ракового корпуса» без ведома автора публикуются в литературном приложении к газете The Times, к Солженицыну проявляет повышенный интерес западная пресса – и всё это происходит через два года после процесса над писателями Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, осуждёнными именно за то, что их книги были опубликованы на Западе. Живущий под угрозой ареста Солженицын тем не менее не проявляет обычной для советского литератора покорности: так, в мае 1967-го он отправляет делегатам IV съезда советских писателей письмо с требованием добиться упразднения цензуры, защитить писателей от травли и снять запрет на публикацию его книг.

В мае 1968-го в дачном домике в посёлке Рождество-на-Истье под Наро-Фоминском добровольные помощницы Солженицына Елена Чуковская и Елизавета Воронянская, а также его тогдашняя жена Наталья Решетовская перепечатывают «Архипелаг…» в окончательной редакции и переснимают его на фотоплёнку. В июне 1968-го съёмочная группа ЮНЕСКО вывозит фотокопии «Архипелага…» во Францию в коробках с киноаппаратурой. В августе советские войска входят в Чехословакию. В декабре Солженицыну исполняется 50.

Как она написана?

Cам автор дал книге определение «опыт художественного исследования». «Архипелаг…» – текст в известном смысле экспериментальный: в нём сцеплены разные жанры, регистры авторской речи, временные измерения повествования. Время действия «Архипелага…» неоднородно, оно разворачивается в трёх переплетающихся пластах: 1) история создания ГУЛАГа – от Октябрьской революции до Кенгирского восстания[1115], с отсылками ко временам царской тюрьмы и каторги; 2) путь человека в лагере – от ареста до освобождения и перехода в статус спецпоселенца; 3) история ареста и заключения самого Солженицына. В «Архипелаге…» соединяются авторские воспоминания, оценки и комментарии («художественное»), исторический обзор («исследование») и не только: филолог Андрей Ранчин, например, находит в книге черты исповеди (в средневековом понимании термина – повествования о греховной жизни и последующем преображении, как у Блаженного Августина), жития, мартиролога, авантюрного повествования (рассказы о побегах, глава «Белый котёнок») и пародийного этнографического исследования (глава «Зэки как нация»). Все эти слои повествования объединены единой авторской позицией – фигурой рассказчика, комментатора, проповедника, который обличает ложь и вершит праведный суд, «окликает и распекает читателя, призывает и заклинает»[1116].

Титульный лист рукописи. 1965 год[1117]

Фрагмент рукописи. 1965 год[1118]

«Архипелаг…» – вершина Солженицына как публициста, его многотомное «Я обвиняю»[1119], пункты которого он оглашает то с ядовитой язвительностью, то с почти библейской яростью. В его речь вплетаются русские пословицы, тюремный жаргон, пародии на советский бюрократический язык, чёрный юмор. Характерно, что во всех главах, за исключением сугубо мемуарных, авторское «я» то и дело сменяется обобщающим «мы»: Солженицын вовлекает читателя в повествование, заставляет испытать на себе весь опыт заключённого – и требует разделить ответственность за то, что эта машина насилия и смерти стала возможной.

Что на неё повлияло?

Русская проза о тюрьме и ссылке – от «Записок из Мёртвого дома» Достоевского до «Острова Сахалин» Чехова: обе книги неоднократно упоминаются в «Архипелаге…» как доказательство того, что участь узников на сибирской каторге и ссыльных на Сахалине была существенно легче судьбы зэков в ГУЛАГе. В названии романа можно увидеть параллель с чеховскими записками: Солженицын показывает, как остров ссыльных, отделённый от остальной России, разросся до масштабов огромного архипелага, разбросанного по всему Советскому Союзу. Чеховская тема – ещё и повод для противопоставления «прежней» России и бесчеловечной гулаговской реальности:

Если бы чеховским интеллигентам, всё гадавшим, что будет через двадцать-тридцать-сорок лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, опускать человека в ванну с кислотами, голого и привязанного пытать муравьями, клопами, загонять раскалённый на примусе шомпол в анальное отверстие («секретное тавро»), медленно раздавливать сапогом половые части, а в виде самого лёгкого – пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, – ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом.

В «Архипелаге…»