Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

было далеко-далеко на чужбине, на берегу какого-то озера. Она заметила, как загорелись глаза хана при виде ее юной красоты, ее женственности. Все это длилось не дольше секунды. А она улыбнулась ему, испытывая страх и благоговение.

– Да, вот это был мужчина, – с задумчивой мечтательностью произнесла Сорхатани, довольно покачав головой.

Хасар стоял на дощатом настиле повозки. Спиной он опирался о белый войлок ханского шатра. Сам шатер был вдвое шире и в полтора раза выше обычных юрт. В свое время Чингисхан собирал здесь на совет своих военачальников. После смерти хана его юрта пустовала многие месяцы. Угэдэй об этом громоздком шатре, который тащила упряжка из шести быков, ни разу не вспомнил, так что Хасар потихоньку прибрал ханскую юрту к рукам. Его право на это никто не оспаривал – не осмеливались.

Хасар почувствовал запах жареных сурков, которых Хачиун притащил на обед.

– Давай поедим на воздухе, – предложил он. – День такой хороший, что нам сидеть в темноте?

Вместе с исходящим паром блюдом Хачиун принес еще и тугой бурдюк арака, который на ходу кинул брату.

– А остальные где? – поинтересовался он, ставя блюдо на краю настила и присаживаясь возле, свесив ноги.

Хасар в ответ пожал плечами:

– Джебе сказал, что будет. Еще я послал за Джелме и Субудаем. Пусть сами решают, приходить или нет.

Хачиун недовольно поцокал языком. Лучше было самому всех оповестить, чтобы братец ничего не забыл, не сболтнул или не напутал. Хотя теперь что толку его отчитывать: сидит себе уписывает мясо, аж за ушами трещит. Хасар все такой же. Иногда это бесило, иногда, наоборот, успокаивало.

– А он этот свой город почти уже достроил, – с ноткой злорадства сообщил Хасар. – Странное такое место: стены совсем низкие, я бы на лошади перемахнул.

– Думаю, он это и хотел всем показать, – поглядел на брата Хачиун, одной рукой беря с соседнего блюда лепешку, а другой подцепляя кусок мяса. Увидев на лице Хасара непонимание, со вздохом пояснил: – Стены – это мы, брат. Он хочет, чтобы все видели: прятаться за стенами, как это делают в Цзинь, ему нет нужды. Понимаешь? Тумены нашего войска и есть его стены.

– Умно, – промычал, жуя, Хасар. – Но стены он в конце концов надстроит, вот увидишь. Дай ему годок-другой – и он начнет класть камни, ряд за рядом. Города, они делают тебя боязливым.

Хачиун пристально смотрел на брата: неужто с годами он сделался мудрецом?

Заметив этот внезапный интерес, Хасар заулыбался:

– Ты же сам это сколько раз видел. Вот у человека появляется золото. И он начинает жить в страхе, как бы его кто-нибудь не отнял. Строит стены. И тут всем становится ясно, где именно это золото лежит, и они приходят и забирают его. Так оно всегда было, брат. Глупцы и золото неразлучны вовек.

– Не знаю, что мне про тебя и думать, – протягивая руку за очередным куском, сказал Хачиун. – То ли ты ребенок, то ли большой мудрец.

«Лучше мудрец», – собирался сказать Хасар, но поперхнулся, так что Хачиуну пришлось поколотить его по спине. Они же такие старые друзья. Прокашлявшись и отдышавшись, Хасар отер непрошеные слезы и как следует приложился к бурдюку с араком.

– Думаю, к новолунию стены ему понадобятся.

Хачиун машинально огляделся, не подслушивает ли кто. Нет, вокруг лишь колыхание травы, которую мирно щиплют их две низкорослые лошадки. А там, дальше на солнышке, упражняются воины, готовясь к обещанным Угэдэем небывалым состязаниям. Главные награды – серые шелкогривые жеребцы, а также доспехи – ждут борцов и лучников, хотя без вознаграждения не останется никто, даже победители в забеге через поле. Куда ни глянь, повсюду сейчас увлеченно тренировались – кто группами, кто поодиночке; в подозрительной близости никто не ошивался.

Хачиун успокоился.

– Ты что-нибудь слышал?

– Ничего. Однако лишь глупец может полагать, что все как один принесут ему клятву в верности. Угэдэй не глуп и не труслив. Он остановил меня, когда я вышел из себя после… – на секунду Хасар умолк, на какое-то мгновение его взгляд сделался холодным и отчужденным, – после того, как не стало Тэмучжина. – Он еще раз глотнул арака. – Если бы Угэдэй потребовал принести клятву тогда, сразу после кончины хана, никто не осмелился бы поднять на него руку. Но теперь?

Хачиун мрачно кивнул:

– Теперь иное. Чагатай сейчас тоже набрал силу, и добрая половина народа подумывает, а отчего бы ханом не стать ему.

– Вот что я скажу тебе, брат, – с решительным видом проговорил Хасар. – Быть крови. Хоть так крути, хоть эдак, но быть. Надеюсь, Угэдэй знает, когда миловать, а когда резать глотки.

– У него есть мы. – Хачиун выдержал многозначительную паузу. – Для того я и хотел здесь встретиться, брат, чтобы сообща обсудить, как благополучно провозгласить его ханом.

– Меня, Хачиун, не для того под эти белые стены звали, чтобы спрашивать моего совета. Я думаю, и твоего тоже не спросят. Ты не знаешь, доверяет ли он нам больше, чем остальным. Спрашивается, с какой стати? Ты и сам мог бы стать ханом, если б захотел. Это ведь ты считался наследником Тэмучжина, пока его сыновья подрастали.

Хасар видел недовольство брата. Стан буквально гудел от всех этих пересудов, которые им обоим надоели.