Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

региона быстро увеличивалось, причём число рабов росло быстрее, чем белое население. В 1806 году «Луизианская газета» напомнила рабовладельцам из «средних и южных штатов» (отождествляя, как и Вашингтон, Верхний Юг со средними штатами), что Орлеанская территория предлагает «выход для избытка их чёрного населения и непомерно высокую цену за то, что вскоре станет для них обузой, а не преимуществом». В Луизиану хлынул поток рабов, превратив Новый Орлеан в один из главных рынков рабов в Америке. К 1810 году Новый Орлеан стал крупнейшим городом к югу от Балтимора и пятым по величине в стране. К 1812 году Луизиана стала штатом.

На Юге и Юго-Западе существовала своего рода демократия: некоторые выборы в законодательные органы, как правило, полное избирательное право для белых мужчин, много разговоров о равных правах и риторических обличений «аристократов». Однако под этими демократическими и эгалитарными атрибутами политика этих южных и юго-западных районов оставалась удивительно традиционной и иерархической.

Народное правительство Вирджинии, например, мало напоминало народные правительства Новой Англии. Мало того, что голосование по-прежнему ограничивалось владельцами пятидесяти акров земли и проводилось в устной форме, богатые плантаторы Тайдуотера сохраняли непропорционально высокое представительство в законодательном собрании. «Надменные и кошельковые землевладельцы, — заметил один из посетителей Массачусетса, — образуют аристократию над зависимой демократией». Хотя это, несомненно, было преувеличением, которое мог сделать только морозный янки, в нём было больше, чем доля правды. В отличие от северных штатов, единственными выборными должностными лицами в Вирджинии были федеральные конгрессмены и законодатели штата; все остальные либо выбирались законодательным собранием, либо назначались губернатором или окружными судами, которые представляли собой самодостаточные олигархии, доминировавшие в местных органах власти. Таким образом, народная демократическая политика в Вирджинии и других странах Юга была сильно ограничена, особенно в отличие от северных штатов, где почти все государственные и местные должности стали выборными, а буйство политики и сменяемость должностей были гораздо выше.

Как и Вирджиния, другие южные штаты и территории — Кентукки, Теннесси, Северная Каролина, Южная Каролина, Джорджия, Луизиана, Алабама и Миссисипи — продолжали полагаться на назначаемых местных чиновников, а законодательные органы в значительной степени контролировали правительство. Хотя крупные рабовладельцы-плантаторы не занимали все политические должности в этих штатах, они задавали тон в обществе; в отличие от Севера, где на должностях, как правило, преобладали юристы, многие из чиновников в этих южных и юго-западных штатах сами были рабовладельцами-фермерами, заинтересованными в институте рабства.

Этот институт, как правило, создавал иную экономику, общество, политику и культуру, чем на Севере. В то время как Север начинал ценить труд как подходящий для всех социальных слоёв, большая часть белого населения Юга все больше и больше презирала труд и стремилась обрести досуг, который, казалось, предлагало рабство. Действительно, культ праздности среди белых был настолько велик, что некоторые южане начали беспокоиться о несоответствии между трудолюбивым Севером и вялым Югом. «Там, где есть негритянское рабство, — говорил Мэдисону один обеспокоенный виргинец, — там будут лень, беспечность и расточительность», причём не столько среди рабов, сколько среди белых хозяев. Этот виргинец даже утверждал, что «наши умные негры намного превосходят по уму, морали и манерам тех, кто над ними властвует».

Рабство и экономика Юга порождали почтение. Управление богатыми рабовладельцами заграничным сбытом основной культуры, будь то хлопок или табак, не только способствовало укреплению социальной иерархии покровителей и клиентов, но, что более важно, патриархальная система рабства поддерживала эту иерархию. Коммерческие институты, возникавшие на Севере, не имели аналогов в южных штатах. На Юге было меньше турпиков, меньше каналов, меньше банков, меньше корпораций и меньше эмитентов бумажных денег, чем на Севере. Рабство даже оказало обратное влияние на налоговую систему и другую государственную политику Юга. Законодательные органы Юга облагали своих граждан гораздо меньшими налогами и тратили гораздо меньше средств на образование и социальные услуги, чем законодательные органы Севера. «Рабство», как сказал один историк, «оказало глубокое антидемократическое влияние на американскую политику». Плантаторы Юга не могли допустить, чтобы большинство нерабовладельцев в их штатах стало бременем для их особого «вида собственности», и они использовали своё непропорционально большое представительство в законодательных органах штатов, чтобы защитить себя. Например, несмотря на то, что рабы составляли всего 16 процентов населения Кентукки, меньшинство рабовладельцев штата смогло внести в конституцию Кентукки 1792 года первую в стране явную защиту рабства, провозгласив, что «законодательный орган не имеет права принимать законы об освобождении рабов без согласия их владельцев».

В начале Республики Север и Юг могли быть американцами и республиканцами, оба исповедовали схожую риторику о свободе и народном правительстве, но под поверхностью они быстро становились разными — один начинал ценить общий труд как высшую человеческую деятельность, другой продолжал думать о труде в традиционных терминах как о подлом, презренном и пригодном только для рабов.

ПОСЛЕ ТОГО КАК СЕКЦИИ постепенно отдалялись друг от друга, каждая из них начала выражать все большее недовольство другой, обостряя антагонизм, существовавший с самого начала революции. Северяне, особенно федералисты из Новой Англии, начали жаловаться на неоправданное, по их мнению, доминирование Юга в федеральном правительстве. Они сосредоточились на положении Конституции о трёх пятых, согласно которому рабы считались тремя пятыми человека при взимании прямых налогов и при определении представительства в Палате представителей и Коллегии выборщиков. Поскольку федеральное правительство редко взимало прямые налоги со своих граждан и вряд ли будет делать это часто, представительство стало главным вопросом, который волновал людей.

На Конституционном конвенте 1787 года аристократ Гувернер Моррис нападал на положение о трёх пятых как на несправедливую поддержку рабства, которая давала рабовладельческим штатам стимул ввозить больше рабов. Но Конвент подавляющим большинством голосов отклонил предложение Морриса не учитывать рабов вообще, за него проголосовал только Нью-Джерси. После того как это предложение было отклонено, наиболее правдоподобной альтернативой клаузуле о трёх пятых было считать рабов как пять пятых, то есть как полноценных людей, что дало бы рабовладельческому Югу ещё больше политической силы. Но эта альтернатива, предложенная Джеймсом Мэдисоном и Джоном Ратледжем, ни к чему не привела. Оказавшись между тем, чтобы не учитывать рабов вообще, и тем, чтобы учитывать их полностью, Конвенция записала в Конституцию компромиссный вариант «три пятых».

В 1787–1788 годах большинство федералистов Севера, например Руфус Кинг, приняли компромисс трёх пятых как необходимую цену, которую нужно было заплатить, чтобы сохранить Юг в составе Союза. Но с ростом республиканской оппозиции в 1790-х годах, завершившимся избранием Джефферсона и республиканского Конгресса в 1800 году, федералисты начали менять своё мнение. Они слишком хорошо понимали, что республиканская партия Джефферсона была основана на Юге и