Исправленному верить (сборник) - Татьяна Минина

– Давай! – рявкнул подскочивший первым. – Дава…

Первый осекся. Второй не добежал. Отлетел в сугроб, встал. Что-то блеснуло, но было ли оно ножом, Саша не разобрала. Между ней и вторым оказалась черная спина.

– Про Макарыча слыхали?

Они исчезли так же быстро, как и появились, порождение помоек, проходных дворов, темноты и безнаказанности.

– Я так и знал, что с вами что-то случится. – Давешний моряк сунул оружие в карман и поднес руку к козырьку: – Капитан третьего ранга Степаненко. Северный флот. Разрешите вас проводить?

Саша не ответила, и Степаненко просто пошел рядом. У трансформатора девушка остановилась.

– Дальше будет видно из кухни…

– Вас понял. Я прослежу отсюда.

– Не надо.

– Из кухни меня не заметят.

О том, что следовало поблагодарить, Саша подумала уже в лифте, но, шагнув за порог, забыла и Степаненко, и двоих у фонаря. Свет горел не только в коридоре, но и в гостиной, обещая тайфун, землетрясение, цунами.

– Это я! – с деланой беззаботностью крикнула девушка, расстегивая сапоги. – Кончился картридж, нам пришлось…

– Панна Александра, – Гумно-Живицкий ухватился за Сашино пальто, позади стояли мама и бабушка с поджатыми губами, – все решено! Отныне я буду вас встречать. Меня это нисколько не затруднит, но ваши чудесные родные будут спокойны…

– Где конспекты? – спросила мама. – Я хочу их видеть.

Саша послушно открыла сумку. Этот вопрос она предвидела, а Пашечка со своими хвостом и когтем все-таки был хорошим другом. И у него дома был ксерокс…

Глава 4

Санкт-Петербург. 8 марта 20** года

Отчего-то все праздники в доме Колпаковых начинались и заканчивались ссорами, между которыми втискивались гости. Хозяйки, на время придушив обиды, вели себя безупречно, но приемы не затягивались, а гости, кроме двух бабушкиных приятельниц, которым больше ходить было некуда, не засиживались и редко приходили снова. В школе и первом институте Саше еще устраивали дни рождения, во втором девушка от них избавилась, отговорившись выпадавшей как раз на конец декабря зачетной сессией. Уж больно тягостно было, выдержав неизбежную скандальную увертюру, дожидаться однокашников, которые старательно рассматривали альбомы по искусству, кушали, именно кушали, и торопливо исчезали, оставив горку подарочков, гору посуды и Эверест безысходности.

Со старшими, приходившими поздравить маму и бабуню, было всего лишь пусто, но обрамляющих склок это не отменяло. Мама боялась не успеть к назначенному часу, бабушка критиковала все, за что брались дочь и внучка, и наконец заявляла, что ее превратили в кухарку, после чего вступала мама уже со своей досадой. Саше пока удавалось молчать…

– Закуски должны принять комнатную температуру. – Мама, распахнув младший из трех холодильников, принялась вытаскивать банки и лоточки.

– Не заваливай стол, – потребовала колдовавшая над перцами бабушка, но мама продолжала опорожнять «Стинол».

– Здесь еще крокодил разляжется, – заметила она. Бабуня демонстративно рассовала по карманам приправы, взяла миску с фаршем и удалилась в свою комнату, откуда немедленно запел Муслим Магомаев. Мама захлопнула дверь, слишком тонкую, чтобы справиться с великим певцом. Чистящая картошку Саша, ожидая неизбежного, заработала ножом с экспрессией получившего наряд новобранца, Магомаев потребовал вернуть ему мелодию, на плите треснуло и плюнуло маслом – жарка шампиньонов вступила в решающую фазу.

– Сашуня, – сказала мама, сдирая пленку с мясной нарезки, – что ты думаешь о пане Брячеславе?

Правда исключалась, и девушка пробормотала что-то об уме и вежливости. Мама помешала грибы и потянулась за перцем. Начинался один из тех разговоров, которые Саша ненавидела.

– Сколько человек тебя поздравило?

– Я еще не проверяла почту…

– А почему ты ее не проверяла? Потому что ничего не ждешь. Тебе двадцать шесть лет, но мне иногда кажется, что тебе до сих пор шесть. Так нельзя…

Так в самом деле нельзя, но она живет, потому что привыкла. Ксанка орала на нее и звала в Москву, Саша не смогла. Иногда ей казалось, что бросить родных – подлость, чаще – что одна она просто не выживет…

– Я понимаю, пан Брячеслав годится тебе в дядья и не блещет красотой, но с ним у тебя будет дом, а с парнем младше тебя – вряд ли. Ты не Айседора Дункан и вряд ли удержишь при себе молодого красивого мужчину. Свое время ты упустила…

Саша выдержала. Не напомнила о том, что в упущенное время каждое опоздание, хоть бы и на десять минут, заканчивалось скандалом. Что Славке Воробьеву бабуня наговорила про внучкину поездку в Петергоф с каким-то молодым человеком, а она ходила за стиральным порошком. Что, когда она ждала звонка от Макса Гитермана, у ее телефона отключили звук, а в Псков с классом ее просто не отпустили.

– Мы с бабуней всегда привечали твоих знакомых, но…

Привечали, кто спорит. Чаем с конфетами и присутствием. Может, где-то и есть чужие родители, с которыми весело пить чай и болтать, но у мамы с Сашиными подружками, когда они еще забегали, не складывалось. Мама этого не понимала и говорила об отметках, Рахманинове и осторожности, девчонки слушали и исчезали. А еще были часы, самая ненавистная вещь на свете, рубящая любую радость по частям, как рубил собаке хвост добрый хозяин из анекдота. Сашину молодость тоже так, по частям…

– Мама, столько хватит?

– Почисти еще пару, побольше, и не пытайся увести меня в сторону. Я твои хитрости насквозь вижу.

К тому, кто нажал кнопку домофона, будь он трижды рекламщиком, Саша почувствовала благодарность лишь немногим меньшую, чем к отогнавшему хулиганов капитану третьего ранга. Бабушка и фарш пребывали в обществе теперь уже Георга Отса, так что к двери отправилась мама и, как ни странно, задержалась. Саша успела расправиться с особо причудливой картофелиной, в фас напоминавшей череп, в профиль – кукиш, а в целом – жизнь.

«Никто не знает, – озвучил Сашины мысли мистер Икс, – как мой путь одинок…» Позвонили в дверь, значит, не ошибка, а пан Брячеслав.

– Саша, – окликнула мама, – выйди, пожалуйста.

Фартук и косынку девушка не сняла, хоть и понимала, чем это чревато. Да, ей двадцать шесть, да, она незамужем и Шон Бин с Томом Крузом ее не полюбят, но это не повод снимать фартук перед… перед…

– Александра Сергеевна? – Приятный молодой человек держал в руках корзину фрезий.

– Да, это я.

– С праздником любви и весны вас! Распишитесь.

Она расписалась и приняла разноцветное, окутанное тонким ароматом чудо, никак не увязывавшееся ни с Гумно-Живицким, ни с Пашечкой. Оставался… Дени!