Эридон. Игры судьбы - Савушка

– Дальше нельзя по узлам, – Таргадаэн перевёл взгляд на Элдариона. – Придётся через ядро, – эти слова прозвучали иначе, как принятие нежелательного, но единственно верного пути.

Ядро печати – точка замыкания, сгусток воли того, кто её наложил. Оно не поддаётся воздействию извне, но его можно заменить. Не разрушить, а вытеснить магией, равной по весу, но иной по сути.

Правители начали вытягивать из себя знаковую магию рода. У Элдариона – магия порядка и жизни. Легкая, как перо, она срезает хаос так же безжалостно, как острая сталь перерезает нить. У отца – воздух, воля. Пульсирующая, плотная, как сердце горы. Их магии не сливались – они переплетались, обретая форму единого знака – символа власти.

Когда они вошли в ядро печати, мир содрогнулся.

Контакт был мгновенным: зал вспыхнул. Магия, казалось, ревела. Воздух дрожал. Потоки гудели хором из тысяч голосов. Взрыв – не слышимый, а ощущаемый кожей – прокатился по залу. Печать осветилась изнутри и начала таять. Словно лёд под лучами солнца, она исчезала постепенно, от краев к центру. Когда последняя нить растворилась, весь зал осветился голубым светом, как символ освобождения.

Огонь в теле Астарты взвился последним языком пламени и рассеялся.

Но она осталась неподвижна. Волосы рассыпались по плечам пепельной пылью. И каждый локон был напоминанием о том, что она пережила.

Я ловил её дыхание. Пытался услышать хотя бы шорох жизни.

Но ответом мне была тишина, которая оглушает сильнее любого крика.

– Дай мне пройти, – сказал я в спину отцу, не узнавая собственного голоса.

Таргадаэн не стал спорить. Просто отступил, давая мне дорогу. Я подошёл к ней – нет, не подошёл, потянулся, как к берегу тянется морской прилив. Элдарион склонился над Астартой: его ладони светились мягким зелёным светом, струившимся по её телу, вливали целительскую магию. Медленно, слишком медленно, затягивались трещины и ожоги, кожа с усилием возвращала цвет.

– Она истощена, – проговорил Элдарион, не отрывая взгляда от её лица. Его пальцы дрогнули и свет погас. – Мы залечили тело, магия на свободе, регенерация вернулась. Но душа…

Он как-то обречённо качнул головой.

– Что? – я услышал свой голос, и сам вздрогнул от отчаяния в нём.

– Она стоит на грани, – голос Элдариона наполнился грустью и болью. – Мы не можем ей помочь. Дальше только её выбор: вернуться или уйти.

Зал для меня снова почернел. Свет, тепло, воздух – всё стало далёким, неосязаемым, будто меня заключили под стекло. Ни вдоха, ни звука. Вакуум.

И тогда рядом оказался Андрас. Он развернул меня к себе, крепко, молча. Его тьма рассеялась, как дым. Остались только глаза – чёрные, как бездна, и в них не было ни ярости, ни недоверия. Там была только боль. Не та, что кричит, а та, что медленно убивает.

– Она сильнее, чем ты думаешь, – его голос был хриплым, надломленным. – Она вернётся.

Я не ответил. Не от того, что не хотел, просто не было слов, которые могли бы выразить то, что поднялось во мне. Я отвернулся и опустился на колени перед алтарем.

Я не спас её. Не защитил. Даже не узнал.

Когда я взял её за руку, кожа была тёплой, но ощущалась… пустой. Будто внутри неё ничего не осталось.

И от этого было немыслимо страшно.

– Астарта, – прошептал я. – Ты же всегда идёшь напролом. Борешься, сражаешься, кричишь. Укусы и язвительные слова – это всё ты. А теперь ты молчишь.

Сердце билось так, что вот-вот разорвёт грудь изнутри. Всё привычное, всё, что держало меня на плаву, рушилось.

Я люблю её!

Не из-за связи, не потому, что кровь поёт рядом с ней. Я полюбил ту, которая стояла напротив с огнём в глазах и не знала слова «уступить». Ту, что называла меня недооборотнем и колола словами похлеще клинков. Я люблю, когда она шипит на Никласа, когда пытается спрятать страх за сарказмом. Я полюбил её тогда, когда она была для меня просто девушкой под чужим именем. И если она умрёт сейчас – я никогда не прощу себе того, что не сказал ей этого раньше.

– Астарта, – позвал почти беззвучно, – если ты меня слышишь… я рядом.

Молчание.

– Я был слеп невероятно долго. Прости. Ты можешь ненавидеть меня – у тебя есть право. Ты хотела меня убить – я это понимаю, можешь даже попробовать ещё раз. Но если есть хоть крошечный шанс… вернись. Не ради связи, не ради меня. Ради себя.

Тишина зала казалась издёвкой, торжеством пустоты над надеждой. Всё в этом месте кричало: «Опоздал!» Даже магия больше не вибрировала.

Мне хотелось закричать. Разорвать эту тишину, сбросить её как удавку. Но я лишь склонился к Астарте, едва касаясь её лба.

– Не уходи, прошу.

Позади раздался тихий голос отца:

– Связь ещё не оборвана, используй её. Ты – её якорь. Направь её обратно.

Я сильнее сжал её ладонь, передавая магию, эмоции, всё, что было во мне живого. И мысленно позвал.

Астарта! Если ты слышишь – иди ко мне. Я жду. Всегда ждал. Даже тогда, когда сам этого не знал. Вернись, или я приду за тобой сам.

Я знал: если она уйдёт – я не вернусь. Не из тьмы, что останется во мне.

Без тебя этот мир для меня ничего не значит.

Астарта Ш’эрен

Где-то на грани…

Тишина, в которой умирают звёзды…

В ней нет боли. Нет дыхания. Нет тела. Я – лишь тень. Пыль. Отголосок чего-то забытого.

Я не знаю, сколько времени прошло.

Может, мгновение. Может, вечность. Здесь нет времени. Только покой. Густой, вязкий, медленно затягивающий.

Внутри… спокойно. Словно весь этот шум, грязь, бесконечные «надо», «должна» растворились. Нет ни наёмников. Ни крови. Ни лиц. Ни предательства. Ни страха. Ни силы. Ни долга. Ничего.

Я одна. И, может быть, так и должно быть.

Воспоминания возвращаются по крохам.

Сначала – маменька. Ласковая, как лунный свет сквозь занавески в детстве.

Потом – отец. Могучий и далекий, как горная вершина, к которой не добраться.

Сестра… последняя искра тепла в этом холодном мире.

И брат. Мой свет, мой щит, моя утраченная половина. Он ушёл. Оставил за собой след, в который я всё глубже проваливалась с каждым шагом.

Андрас. Демон с глазами, в которых скрыта вечность. Он был рядом, когда всё рушилось.

Рианс. Я попыталась оттолкнуть его образ, но чем сильнее отталкивала, тем отчетливее он становился. Сапфировые глаза, слишком внимательные. Упрямые губы, которые молчали, когда он должен был закричать. И это невыносимое тепло, от которого хотелось