Новый и Третий Рим. Византийские мотивы России - Дементий Климентьев

– Правое, южное крыло осаждающих протянуто до каких-то Золотых ворот. Это войска, пришедшие из Анатолии. Там под рукой прославленного и опытного Исхак-паши насчитывается до ста тысяч воинов. Среди них есть и отряды твоих соплеменников, Али, – арабов Сирии. Полки, поставленные на левом крыле вплоть до Золотого Рога, собраны в основном во владениях султана по эту сторону Босфора. То все отряды вассалов Мехмеда из Болгарии, Сербии и даже Греции…

– Невероятно, но Господь лишает разума греков, – промолвил с удивлением и ужасом в глазах Николопулос.

– Левое крыло возглавляет наш прославленный Караджа-бей. Под его рукой до пятидесяти тысяч копий и сабель, – продолжал Искандер.

– И что же, султан полностью доверился своим вассалам-кафирам? – спросил с удивлением Али.

– Ты же знаешь, Али. Султан верит только себе и Аллаху, – вставил Николопулос.

– Как бы там ни было, но в тылу войск султан разместил верные ему полки конницы из Анатолии. Да, а на холмах Перы встали отряды под рукой Саган-паши. Их дело – держать проход в залив. Там же, где горло залива перегораживает тяжелая греческая цепь, встала и часть флота султана. Напротив них – за цепью до тридцати греческих и италийских кораблей. И вообще защитники Истанбула настроены очень решительно. Ни один воин султана не может приблизиться к стенам и башням на два полета стрелы, пущенной из лука. Его сражают сразу несколько арбалетных стрел или пули, – закончил со вздохом Искандер.

– Греки не сдадутся. Если же отдадут Константинополь, то только большой кровью, – с трепетом и ужасом молвил Николопулос.

– Да, мой догадливый грек. И, похоже, всем нам скоро придется оставить нашу теплую, любимую чайхану под тенью акаций, чинар и перебраться в прохладные шатры под стены Истанбула. Там мы будем весело проводить время под свит стрел, камней, пуль, визг ядер и картечи. А вместо аромата жареной баранины будем вдохновенно обонять запах горелой человеческой плоти, зажаренной на греческом огне, – саркастически изрек Али.

– А вместо душистого айрана или чая пить холодную колодезную воду, – добавил Искандер.

– Подождите, друзья, – сказал, понизив голос, Николопулос, – я еще угощу вас добрым греческим вином.

– Этого только и недоставало нам – правоверным. Ты хочешь, чтобы нас привязали к позорному столбу, а всякий проходящий мимо кидал в нас камнем? – спросил с усмешкой Али.

– Нам, христианам, сложно понять ваш закон, – с улыбкой промолвил Никитос.

– «И это есть закон? Твой вопль и крик к чему? Когда закон тебя настиг?» – произнес Али, цитируя строки Фирдоуси на турецком.

– Тсс. Никто не узнает о том, мой правоверный друг, – промолвил грек, приложив указательный палец к устам.

Бба-бах-ххх!

Казалось, воздух разорвали сотни молний и громы. Эхо ответило ослабевающим гулом, ибо звук долетел куда-то и, отраженный, возвратился вспять. Уши заложило. Нестор-Искандер очумело и испуганно вскочил со своего походного ложа. Выбежал на открытый воздух, делая судорожные вздохи и глотки, чтобы снять накатившую глухоту. Стояло раннее утро. Волны порохового дыма и гари пахнули в лицо. Солнечные лучи косо разрезали их клубы. Так в один из первых дней апреля десятки тяжелых турецких орудий дали залп, потрясший окрестности Константинополя. Пороховой дым окутал турецкий лагерь.

Вскоре трое друзей встретились под стенами греческой столицы, как и предсказывал молодой араб. Грохотала канонада, и земная поверхность в окрестностях Константинополя содрогалась от залпов орудий. Было холодно, дул северный ветер. Друзья пили крепкий чай в небольшом шатре у Али и грелись у жаровни, наполненной пылающими углями.

– Стрельба из бомбард продолжается и днем и ночью уже не удивляет никого в воинском стане. Вам же, конечно, это в новинку. Я сам при первом обстреле от неожиданности ранним утром вскочил с постели, как помешанный, и был оглушен грохотом пушек. Хотя ранее не раз видел и слышал, как бьют эти орудия. Такого же громогласного «хора», да еще круглосуточно, мне слышать не приходилось. Ныне же привык, – рассказывал Искандер.

– И пушкарям удается угодить султану своей стрельбой? – серьезно спросил Али, поправляя чалму и отпивая глоток горячего чая.

– Пока обстрел не дает желаемого. Слоноподобное орудие Урбана палит всего три-четыре раза в день. Султан велел установить эту бомбарду и две других немногим поменьше недалеко от своей ставки.

– Неужели плохи пушки?

– У пушек собраны плохие наводчики. Большая часть ядер не долетает до стен и башен. Придвинуть же орудия ближе к городу опасно из-за возможных вылазок или подкопов христиан. А увеличить заряды пороха пушкари боятся – разорвет стволы.

– Слава Богу, что хоть в этом османы не преуспевают, – тихо вымолвил Николопулос и перекрестился.

– Правда, воинам султана удалось приступом взять две небольших крепости в предместьях Истанбула, – сказал Искандер, вздыхая и снимая феску с головы.

– Это Ферапии и Студиос, – с трепетом произнес на греческом Николопулос.

– Более тридцати пленных, взятых в приступе крепостей, султан приказал посадить на кол перед стенами Истанбула, для устрашения обороняющихся, – с дрожью в голосе добавил Нестор.

– Чтобы бедные греки видели, какая участь ожидает многих из них, – мрачно сказал Али.

– Господи, помоги им, – опять с трепетом промолвил Николопулос.

– Греки предпринимают частые вылазки и нападения на зазевавшиеся отряды султана. Пощады, как правило, нет никому. Османам, сдавшимся в плен, отсекают сначала руки, а потом головы. Но и сами греки не сдаются живыми. Вылазки очень беспокоят Фатиха, ибо заканчиваются большим кровопролитием, потерями и подрывают дух осаждающих.

– Боже, чем же закончится все это? – с ужасом вымолвил Николопулос.

– Поверьте мне, друзья, пролитая кровь – капля в реке той крови, которая еще прольется здесь в ближайшие месяцы. Фатих не снимет осады, пока не возьмет Истанбула, – подытожил Али.

Сумерки быстро сгустились над Константинополем. Прохладная весенняя ночь накрыла округу. Легкий ветерок со стороны залива разгонял пороховой дым и чад пожара. Небо, полное звезд, стало доступно человеческому глазу. Небольшая группа людей в доспехах стояла у каменных зубцов на верхах воротной башни Святого Романа и вела негромкий разговор. Белые повязки, набухшие засыхавшей кровью, высвечивали на людях в наступивших сумерках.

– Георгий, взгляни вверх. Какое величие! Какая божественная благодать и покой! Как свободно дышится! Видишь эту вытянутую туманность, пересекающую небосвод с северо-востока на юго-запад? Это Млечный путь… Посмотришь на звездное небо и понимаешь, что все преходяще и легче жить после этих мыслей, – говорил Константин Драгаш, положив десницу в кольчужной рукавице на грудь, покрытую чешуйчатым доспехом, а левой рукой опираясь на тяжелый окровавленный меч.

– Да, автократор. Но скоро вновь ударят агарянские пушки, и небо заволокут тучи дыма, – сказал Сфрандзи, блистая белками глаз в сумерках.

– Не вспоминай о том. Это и так ясно. Принимай с благодарностью то, что Господь посылает нам в минуты отдыха.

– Да, Бог не оставляет нас. Помнишь, государь, несколько дней назад из агарянского лагеря донесся страшный взрыв и грохот?

– Помню, – отвечал Константин кивнув головой.

– Я осведомлялся о том у генуэзцев Галаты. Их лазутчики донесли, что наводившая ужас на горожан самая большая пушка агарян разорвалась, не выдержав большого заряда. Мастер, отливший это орудие, некий венгр, ранен при взрыве.

– А сегодня как удачно мы захватили, разрушили и сожгли их тяжелую осадную машину. Ведь они не один день с величайшим трудом и с большими потерями под нашими арбалетными стрелами тащили ее все ближе к стенам!

– Правда, автократор. Сегодня была самая удачная, хотя и кровопролитная вылазка. Нам хорошо помог «греческий огонь».

– Слава Господу. Но сотни ядер других тяжелых орудий продолжают издали крушить наши стены и башни. Да еще, Георгий, похоже, они начали подкоп к стенам, вон там, ближе к Золотому Рогу. Распорядись и прими меры против подкопа.

– Исполню, государь. Иоанн Немецкий весьма искусен в военных подкопах и в изготовлении пороха. Под его руководством наши люди умело ведут встречные подкопы и взрывают их подземные штреки и штольни. Но тебе, моему господину и другу, нельзя более подвергать себя опасности в вылазках на агарян. Если с тобой что-то случится, наши люди падут духом. Кто тогда возглавит святое дело защиты великого наследия Ромейской империи? – укорил Константина комит[34].

– Ты прав, Георгий, мне придется быть осмотрительней. Но как же иначе смогу я подать пример мужества своим воинам?

– Государь, это удивительно. Многие наши воины, не имея боевого опыта, одерживают победы, ибо, встречаясь с неприятелем, они делают то, что выше сил человеческих. Ты знаешь, ныне вздели доспехи, взяли оружие в руки не только профессиональные солдаты. Больше половины защитников столицы – твои придворные, купцы и их слуги, ремесленники, монахи, корабельные грузчики, матросы и даже ученые мужи. Женщины, как могут, помогают мужчинам во всем. После вылазок и кровавых стычек все они валятся с ног от усталости. Морские стены стоят без охраны, так как для них вообще не хватает людей. Не вели и не позволяй более делать вылазок, государь. Нам уже нельзя выходить за стены, – с жаром говорил Сфрандзи.