Новый и Третий Рим. Византийские мотивы России - Дементий Климентьев

Вечером и ночью было тихо. Лишь изредка из татарских станов доносило непонятные русскому уху арабские слова намаза и погребальной молитвы. Пришло душное, дымное, жаркое утро 3 июля. Рассвело. Южный ветерок стал сносить дым чадящих пожарищ куда-то за Кучково Поле. Напрасно долго и внимательно вглядывалась московская сторожа со стрельниц в сторону Заяузья и Замоскворечья. Там было пусто. Отправили дозор к Яузе, повысмотреть, поглядеть, где ворог. Ордынцев будто ветром сдуло. Дозор вернулся и донес, что татары ушли, бросив медные и железные вещи, награбленные в русских селах и посадах, и «прочего многово товару». Гроза миновала. Верно, не знал «царевич» Мазовша, что Великий князь уже далеко на Волге, у устья Дубны, что не скоро появится он со своими полками. А может быть, побоялись ордынцы и ночной вылазки, да и пушек кремлевских. Словом, спас Москву простой народ да служилые люди, хотя государя с полками там и не было.

Через две недели Великий князь вновь был на Москве. Он только что сошел с коня на Соборной площади Кремля, поддерживаемый слугами и сыном Иваном. В пропыленном дорожном кафтане, с черной пропыленной повязкой на глазах принимал и выслушивал Василий Васильевич выборных от народа и духовенства. Уже не тревожно, но радостно звонил вечевой колокол. Хлопая крыльями, разлетались в разные стороны голуби. Чирикали воробьи.

– Здравъ буди, Великий государь! – приветствовали князя сотни голосов.

– Здравы будите, все людие и священство! – отвечал князь.

– Иде же лесъ велишь валити, князь-батюшко? – спрашивали, кланяясь Василью Васильевичу в пояс, мастеровые да торговые люди.

– Лесъ валите, возите да сплавляите, где глянетъ ся да где способнее. Хоть в Серебряномъ Бору, хоть и по Яузе, – отвечал князь.

– А как велишь, Великий государь, домы тъ ставити, по прежнимъ местамъ или по-иному? Молви намъ слово твое, дабы слуги и мытники твоя не препятали да не пререкали ны? – вновь следовал вопрос.

– Вы не унывайте, ставите храмины по своимъ местамъ. А язъ радъ васъ жаловати и лготу дати, – весело, но чувствуя в душе вину за собою, говорил Василий Васильевич.

– Благодарствуй тя!

– Спаси тя Христосъ, Великий государь!

– Векъ имамъ помнити твою доброту, княже! – радостно кричал народ.

А одиннадцатилетний княжич Иван, улыбаясь общей радости и избавлению от вражьего нахождения, думал о том, что он, когда станет Великим князем, никогда не позволит татарским ратям разорять, грабить и жечь ни Москву, ни других русских градов и весей.

А Шемяка все напоминал о себе. Укрепился он в захваченном Устюге и оттуда нападал на соседние села, городки и посады. Нападал, как волк. Его люди убивали, насиловали, грабили, жгли, уводили полоняников. Решил Василий Васильевич покончить с этим. В поход выступили 1 января 1452 года. Не доходя до Ярославля, занедужил государь. Тогда к Устюгу были посланы главные силы – двор Великого князя с лучшими воеводами. Дойдя же до Ярославля, «отпусти онъ сына своего, Великого князя Иоанна противу князя Дмитреа», а сам двинулся к Костроме. Так двенадцатилетний Иван отправился в свой первый самостоятельный поход. То была важная веха в становлении будущего государя Всея России.

Узнав о выступлении великокняжеских войск в Галич, Шемяка ретировался. В городе оставил он лишь часть своих людей с воеводой Киселем, дабы прикрыть отход.

«Остави онъ Устюгъ и побеже къ Двине», – записал тогда Устюжский летописец.

Весть о том дошла до князя Ивана, когда тот еще шел на Устюг. Немедля были отправлены воеводы «с силою» мимо Устюга по реке Юг, в погоню за Шемякой. Ни одного дня не стояли московские полки под Устюгом. Хитрость Шемяки не удалась. Князь же Иван из Галицкой земли пошел на Сухону-реку, а далее на Кокшенгу, перекрывая кратчайший путь Шемяке на Новгород Великий. Но догнать проворного Дмитрия Юрьевича не удалось. Тот бежал налегке. По Двине в насадах спустился Шемяка далеко вниз, а оттуда кружным путем добрался до гостеприимного Новгорода. Дойдя до устья Ваги и узнав о бегстве Шемяки, воеводы убедили князя Ивана, что пора возвращаться вспять. Нелегок был тот зимний поход. Впервые открылись тогда Ивану необъятные, как Вселенная, просторы Русской земли. Навсегда запомнилось юному князю, как шли полки во главе с ним многие сотни верст по суровому северному краю России. Бескрайние, безлюдные, дремучие леса, укрытые непроходимыми снегами, полные дикого зверья, вставали на их пути. Редкие заснеженные дороги, заваленные лесом, перекрытые засеками, преграждали им путь. Враждебное, порой нерусское население, казалось, в случайных весях и городках встречало на пути московских воев и воевод. Нет-нет, но вдруг пролетит стрела, пущенная откуда-то из чащи неизвестной рукой. Нет-нет, но вдруг попадет кто-то из воев в капкан или в волчью яму, укрытую снегом и ветвями. День за днем, неделю за неделей шли промерзшие, усталые, голодные московские вои по лесным просекам, проходили волоки, лезли по перевалам. Кони обезножели, притомились. Частыми стали привалы.

Впервые увидел тогда князь Иван кровавые сцены войны. На Кокшенге, притоке Ваги, гнездилось языческое племя кокшаров. Были их князья союзниками Шемяки и платили дань новгородским боярам. Враждебно встретили кокшары московские полки. Человек той эпохи, слышавший в церкви проповеди о любви к ближнему, порой не знал пощады к иноверцам и язычникам. Правда, на Руси к таковым искони относились терпимо. Но в том зимнем походе, верно, слишком уж недружелюбной была встреча. Вот и отметил беспристрастный летописец, что Великий князь Иоанн, «воюючи, городъ Кокшенский взял, а кокшаровъ секлъ множество». Ни осуждения, ни одобрения – обычное свидетельство бытия той эпохи. В суровой школе жизни юного государя был преодолен еще один важный рубеж.

А летом 4 июня совершилось и другое важное событие. Сладилось давно задуманное дело, укрепившее мир и покой в Русской земле, разоренной несчетными феодальными войнами.

«Женилъ князь Велики сына своего Великого князя Иоанна, у Великого князя Бориса Александровича Тферьского», – записал летописец.

Наконец породнились две уже давно враждовавшие сильнейшие княжеские династии Руси. Десятилетняя Мария Тверская стала Великой княгиней Московской.

В конце марта 1452 года с высоты береговых башен Константинополя сразу заметили, что на европейском берегу Босфора, севернее столицы, но в самом узком месте пролива турки начали большие строительные работы. Там догадывались, что султан предпринимает новое зло против столицы ромеев. И действительно, Мехмед II начал возведение крупной и стратегически важной крепости, названной им Румели-Хиссар (Римская твердыня). Еще 60 лет назад предок Мехмеда султан Баязид I воздвиг на восточном берегу Босфора крепость Анатолу-Хиссар (Анатолийская твердыня). Но огонь ее пушек едва доставал до вод пролива, по которым пролегал фарватер кораблей.

Нестор-Искандер своими глазами увидел строительство новой крепости. Он оказался там в сопровождении Керима-эфенди, который был занят поставками лошадей, волов и телег для подвоза камня, бревен и других материалов на стройку. Четыре месяца турки возводили Румели-Хиссар. Туда было согнано 6 тысяч рабочих, из которых 1 тысяча были опытными каменщиками, собранными во всех владениях султана. Мехмед II часто приезжал на стройку и лично следил за ходом работ. Уже через два месяца после их начала Нестор-Искандер увидел, что будущая крепость представляла собой неправильный пятиугольник. Вскоре ее высокие стены достигли такой толщины, что по их верхнему боевому ходу могли проехать навстречу друг другу две повозки. Венчали крепость пять огромных стрельниц – башен с зубцами. В облицовке кладки турки использовали крепчайший камень. На стенах и в стрельницах на прочных деревянных лафетах они установили более тридцати длинноствольных пушек большого калибра. Двадцать пять этих орудий были направлены своими жерлами в сторону пролива. Так началась блокада столицы ромеев, ибо с завершением строительства крепости город в любой момент мог быть отрезан от Черного моря и подвоза хлеба из областей Причерноморья.

За время своего пребывания на строительстве Нестор несколько раз приезжал в Эдирне по делам эфенди. Тот давно уже доверял своему слуге-толмачу, и Нестор пользовался относительной свободой передвижения. В последний же свой приезд он встретился с друзьями спустя почти три с половиной месяца после отъезда. Те, обрадованные нежданным прибытием друга, затащили его в чайхану. Али был навеселе, ибо периодически жевал какую-то травяную смесь и предлагал ее друзьям. Никитос попробовал, и ему понравилось. Нестор же отказался. Друзья угощали Нестора жареной бараниной, айраном и другими лакомствами. Он же по их просьбе все рассказывал о возведении Румели-Хиссар и том, как несколько раз видел султана. Наконец источник его красноречия иссяк, и он понял, что удивил друзей. Настало время рассказывать Али, ибо он явно сгорал от нетерпения.