Новый и Третий Рим. Византийские мотивы России - Дементий Климентьев

– Вы уже знаете, друзья, – сказал Али тихо, – что принц Урхан уехал в Истанбул (Константинополь) еще при покойном султане Мураде. Напомню, что он внук самого султана Сулеймана. Значит, ныне он первый после Мехмеда претендент на престол.

– Или, точнее, – его соперник, – прошептал Николопулос.

– Ты прав, мой догадливый грек. Так вот, базилевс Константин решил намекнуть на это обстоятельство косвенным образом и направил к султану послов с напоминанием о высылке денег, обещанных на содержание Урхана в Истанбуле. Послам, верно, было поручено дать понять султану, что при дворе базилевса присутствует его возможный соперник, – негромко говорил Али.

– Неужели это могло повлиять на Мехмеда, заставить его поколебаться в своем решении? – с нетерпением спросил Нестор.

– Это удивительно, Искандер. Мехмед повел себя совсем не так, как рассчитывал базилевс. Узнав о претензиях грека, он поспешил подписать мирный договор с эмиром Карамана и начал приготовления к осаде Истанбула, – отвечал Али.

– Он совсем не боится Всевышнего, – тихо промолвил Никитос.

– Он не боится даже Иблиса (дьявола), – негромко промолвил Али и цинично усмехнулся пьяной улыбкой.

Через несколько дней Нестор вновь оказался на строительстве крепости. Прошло еще пару недель, и, как только возведение Румели-Хиссар было закончено, султан отдал приказ подвергать таможенному досмотру все суда, проходящие через Босфор. Корабли, уклоняющиеся от досмотра, он велел безжалостно расстреливать артиллерийским огнем. Вскоре за неподчинение приказу о досмотре был потоплен большой венецианский корабль, а моряки, подобранные в воде, закованы в цепи. Нестор, как и многие другие, стал очевидцем их казни. На следующий день после гибели корабля пленников-венецианцев вывели на берег, отсекли им головы, тела побросали в воды пролива, а головы вздели на колья. С того дня турки прозвали новую крепость «Богаз-кесен». По-русски это означало «рассекающая горло».

Позже Али рассказывал Нестору, что, когда в Константинополе узнали о сооружении Румели-Хиссар и оценили возможные последствия, император Константин срочно направил к султану послов, поручив им заявить протест против строительства крепости на землях, принадлежавших империи. Султан же приказал бросить послов в темницу, а затем повелел их казнить. Готовность османов воевать стала очевидной. Тогда Константин сделал последнюю попытку достичь мира. Ромеи были готовы на любые уступки, но Мехмед потребовал сдать ему столицу. Взамен он предложил Константину вернуться на Пелопоннес и вступить во владение Мореей. Император отверг предложение султана и заявил, что предпочитает смерть в сражении сдаче древней столицы ромеев.

Той же осенью 1452 года турки захватили последние греческие города во Фракии: Месимврию, Анхиал, Визу, Силиврию. Зимой 1452–1453 годов три турецких конных полка встали лагерем у ворот Константинополя в районе Перы. Генуэзцы, владевшие Галатой, поспешили изъявить дружеские чувства к туркам.

Над Константинополем сгущались холодные осенние сумерки. Тихо звонили колокола в церквах. В небольшой сводчатой палате, служившей кабинетом императорскому протовестиарию, горело несколько свечей, а на каменном полу стояла жаровня, полная углей. За широким столом сидел Георгий Сфрандзи и, морща высокий, лысеющий лоб, обдумывая каждую фразу, неспешно делал записи в своем дневнике.

«И той же осенью, 1 октября, послал эмир (султан Мехмед) Турхана (военачальника) и двух его сыновей – Ахумата и Амара, с весьма большим войском в Пелопоннес, чтобы, сражаясь с деспотами, царскими братьями, и связывая их войной, они задерживали их там, – чтобы, не будучи в состоянии оставить свои края, те не пришли царю на помощь. …чтобы они связывали деспотов войной в течение всей зимы и чтобы те не находили, таким образом, благоприятного момента, чтобы прийти городу (Константинополю) и вместе с тем царю, брату их, на помощь», – писал Сфрандзи.

Протовестиарий вновь задумался, положил перо. Зрачки его синих глаз напряженно сузились. Обдумывая полученные известия из Мореи, протовестиарий перекрестился, вздохнул. Поднялся со скамьи, отпил из небольшого кубка, наполненного терпким красным вином. Опять перекрестился и продолжал писать о том, что турки во главе с Турханом вновь штурмовали стены Истма. Что «с той и с другой стороны, то есть христиан и неверных, было убито весьма много, особенно из христиан, которые обратились в бегство». Что Турхан, «оставив Коринф и идя чрез середину полуострова, – одних, кого нашел, захватывая в плен, а других грабя и порабощая, – дошел до области Аркадии и Мессинского залива», а следом ограбил все побережье и дошел до Мантинеи. Затем войска османов разделились. И братья-деспоты (Фома и Дмитрий) устроили засаду отрядам турок, коими руководил Ахумат. Греческие войска под рукой стратига[30] Матвея Асани «многих из турок перебили и взяли в плен; был среди пленных и сын Турхана, Ахумат, которого отослали в Спарту к деспоту Кир Димитрию».

Сфрандзи вновь перестал писать и задумался, осмысливая то, что война в Морее не даст возможности деспотам-братьям оказать помощь Константинополю в случае осады.

А в самом Константинополе царил раскол. Престол патриарха пустовал. Митрополит Марк Эфесский, даже лишенный сана, оставался признанным главой всех православных противников унии. В ноябре 1452 года в столицу прибыл папский легат кардинал Исидор, бывший митрополит русский. Он отслужил литургию по латинскому обряду в стенах св. Софии и провозгласил положения флорентийской унии в присутствии императора и его двора. Сразу после этого в городе начались волнения. Толпы народа, возбуждаемые монахами, двинулись к монастырю Пантократора, где принял схиму один из виднейших противников унии Геннадий Схоларий. Тот не вышел к народу, но прибил к дверям кельи доску со словами проповеди, в которой предсказывал скорую гибель Константинополя в наказание за принятие унии с католиками. Возбужденное этим простонародье, размахивая кольями и кулаками, кричало:

– Не хотим помощи латинян!

– Вон из столицы униатских попов и их паству!

Пробудились и туркофилы. Именно тогда командующий ромейским флотом Лука Нотарас и произнес фразу, ставшую впоследствии знаменитой:

– Лучше увидеть в городе царствующей турецкую чалму, чем латинскую тиару.

И хотя волнения постепенно улеглись, большинство греков посещали лишь те церкви, где служили священники, не признавшие унию. Да и серьезной помощи извне автократору ромеев так и не удалось получить. Правительство Генуи никак не решалось оказать помощь Константинополю. Правда, в январе в столицу прибыли отряды генуэзских добровольцев. Самый крупный отряд из 700 отлично вооруженных воинов возглавлял опытный и прославленный кондотьер Джованни Джустиниани (по прозвищу «Лонг»). Папа Николай V ограничился отправкой в марте 1453 года продовольствия и оружия, которое доставили три генуэзских корабля. Венецианское правительство еще дольше обсуждало вопрос о помощи Константинополю. Ромеям приходилось рассчитывать главным образом на свои силы. Морейские деспоты Димитрий и Фома даже перед лицом смертельной опасности не прекратили своих междоусобных распрей и не послали помощи автократору. Виноват был Димитрий, ибо турки подбивали его к выступлению против Фомы, но и тот, защищая свои владения, оказался связан борьбой с соперником-братом.

Весной в столице по распоряжению императора протовестиарием была проведена перепись горожан, способных с оружием в руках защищать город. Сфрандзи доложил Константину, что их число не превышало пяти тысяч. Вместе с отрядами наемников-генуэзцев и венецианцев Константинополь мог выставить немногим более 7 тысяч воинов. Зажатый в Золотом Роге ромейский флот едва насчитывал 30 кораблей. Правда, вход в залив турецким кораблям преграждали тяжелые железные цепи, за линией которых выстроились корабли греков.

Всю зиму в Эдирне шли последние приготовления к походу на Константинополь.

– Султан изучает рисунок города, написанный с высоты птичьего полета. Особенно его интересуют стены и башни. Ночью и днем, ложась в постель и вставая, внутри дворца или вне его, он имеет одну думу и заботу: какой бы военной хитростью и с помощью каких машин овладеть Истанбулом, – рассказывал Али своим друзьям.

– Но замыслы султана скрыты от всех. В войсках неизвестны ни сроки начала осады, ни способы взятия города, – вымолвил Николопулос, пожав плечами.

– О замыслах султана ведает только Всеведающий Аллах, – молвил Али.

– Не совсем, друзья, кое-что известно и нам. На днях я был при своем эфенди недалеко от Эдирне. В стороне от дороги, ведущей на Истанбул, построена большая мастерская с кузницей и плавильными печами. Там заправляет некий венгр по имени Урбан. Он сам следит за отливкой орудийных стволов. Мне довелось увидеть некоторые произведения этого мастера. Они огромны. По размерам они напоминают огромных медведей или быков, отлитых из бронзы. Я слышал, что изготовлен не один десяток таких. Но одно орудие поистине гигантских размеров. Его можно сравнить только со слоном. Диаметр его ствольного канала равен 12 ладоням. Длина ствола составляет 40 пядей, толщина стенок – 1 пядь[31]. Оно может стрелять каменными ядрами весом в 30 пудов. Его уже положили на лафет с колесами и отправили к стенам Истанбула. Тянет его упряжка из 60 волов, – негромко рассказывал Нестор-Искандер.