Та, что стала Солнцем - Шелли Паркер-Чан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ветка с треском обрушилась на голову жертвы. Наставник Фан рухнул. Внутри у Чжу все сжалось от страха перед неизвестностью. Правильно ли она рассчитала? Ей пришлось его сильно ударить, но, если она не вырубила его полностью, он мог ее увидеть и понять, что она сделала. Это было бы хуже всего. Но если она ударила его слишком сильно…
Она присела рядом с его головой и с облегчением ощутила на своей руке его дыхание. Он не умер. Она смотрела на его обмякшее лицо цвета тофу и изо всех сил желала, чтобы он очнулся. Первый приступ паники начался с покалывания в ладонях. Чем больше времени он будет приходить в себя, тем больше шансов, что ее поймают здесь, где ей быть не следует.
После мучительно долгого ожидания наставник Фан наконец застонал. Чжу никогда еще не была так рада услышать его голос. Стараясь держаться вне поля его зрения, она помогла ему принять сидячее положение.
– Что случилось? – хрипло спросил он. Неуверенно потрогал свою голову, казалось, он совсем забыл, что заставило его бежать. Чжу увидела, как трясутся его руки от боли и растерянности, и почувствовала, как в ней растет решимость и уверенность. Это может получиться. Это сработает.
– Ох, вы, наверное, ударились, – произнесла она, стараясь говорить тонким, похожим на женский голосом. Она надеялась, что так он ее не узнает. – Куда вы так спешили, уважаемый монах? Вы упали. Не думаю, что это серьезно. Выпейте это лекарство, вам станет лучше.
Она протянула руку из-за его спины и поднесла к его губам кувшин. Он послушно взял его, выпил и слегка закашлялся, почувствовав в горле незнакомый вкус.
– Вот так, – подбодрила его Чжу. – От головной боли нет ничего лучше этого.
Она оставила его пить из кувшина и ускользнула в другой конец двора, к спальне на краю террасы. Масляная поверхность оконной бумаги светилась изнутри, слышались голоса и смех. Сердце Чжу забилось быстрее от предвкушения. Она набрала в грудь побольше воздуха и пронзительно закричала изо всех сил:
– Посторонний!
Она уже спустилась до половины лестницы, когда раздались вопли. Монахини, выбежавшие из спальни для гостей, так громко и пронзительно выкрикивали обвинения, что Чжу слышала их так ясно, как будто не покидала двора. Монах, напившийся до того, что свалился с ног! Он нарушил их личное пространство с вопиюще похотливыми замыслами, он сделал посмешище из своих клятв, он нарушил законы дхармы…
Радостно прыгая вниз по лестнице, Чжу с удовлетворением думала: «Теперь вы увидите, кто нарушил заповеди».
Чжу и Сюй Да стояли на верхней террасе и смотрели, как наставник Фан выходит из кабинета Настоятеля. Чжу увидела старика в короткой одежде крестьянина, так не похожего на бывшего наставника послушников, как не похож взъерошенный, голодный призрак на того живого человека, каким он был раньше. После того как наставника Фан обнаружили пьяным во дворе у монахинь, их Настоятельница в ярости пришла к Настоятелю монастыря, и наставник Фан был с позором лишен звания монаха. Наставник Фан неуверенно постоял на месте. Потом опустил голову и шаркающей походкой стал спускаться по лестнице к воротам монастыря.
Он был невиновен, Чжу сделала это с ним. Она полагала, что это лучше, чем то, что она задумала сначала. И результат ее устроил. Она прислушалась к своим чувствам и обнаружила жалость, но не сожаление. «Я бы снова это сделала, – с яростью подумала она и почувствовала, как ее охватило нечто, похожее на восторг. – Теперь это моя жизнь, и я пойду на все, чтобы ее сохранить».
Стоящий рядом Сюй Да тихо сказал:
– Он узнал, да? Поэтому ты зашел так далеко.
Чжу в ужасе повернулась к нему. На мгновение у нее промелькнула ужасная мысль, что ей придется сделать с Сюй Да то же, что она только что сделала с наставником Фан. Но потом она увидела, что его лицо так же неподвижно, как у высеченного из камня бодхисаттвы, и как у этих статуй полно сострадания и понимания. Дрожа от облегчения, она поняла, что в глубине души всегда подозревала, что он все знает.
– Как давно ты?..
Сюй Да сохранил серьезное выражение лица, но ему это явно стоило героических усилий.
– Маленький брат. Мы шесть лет спали в одной постели. Может, другие монахи понятия не имеют о женском теле, но я-то знаю.
– Ты никогда ничего не говорил, – задумчиво сказала Чжу. Она ощутила пронзительную ностальгию по тем временам, когда он охранял ее, а она предпочитала этого не замечать.
Сюй Да пожал плечами:
– Какая мне разница? Ты мой брат, что бы ни скрывалось у тебя под одеждой.
Чжу посмотрела на его лицо, которое знала лучше своего собственного. Когда становишься монахом, полагается отбросить все мысли о семье. Тогда ей казалось забавным, что она пришла в монастырь и только там впервые поняла, что это означает.
У них за спиной кто-то кашлянул. Это был один из монахов – личных помощников Настоятеля. Он слегка поклонился Сюй Да и сказал:
– Монах Сюй, простите, что прерываю ваш разговор. Потом суровым голосом обратился к Чжу:
– Послушник Чжу, Настоятель послал меня за вами.
– Что? – Чжу поверить в это не могла. – Зачем?
Конечно, наставник Фан пытался протестовать, заявлял Настоятелю о своей невиновности и пытался свалить всю вину на Чжу. Но кто мог поверить обвинениям опозоренного монаха? Настоятель никогда бы не принял их за чистую монету. В панике Чжу лихорадочно вспоминала свои действия в отхожем месте и во дворе у монахинь. Она не видела никаких ошибок. «Это должно было сработать». Она с такой страстью твердила это себе, что действительно в это поверила: это действительно сработало. Это что-то другое…
– Наверняка ничего серьезного, – поспешно заверил ее Сюй Да, видя выражение лица Чжу. Но на его лице она видела отражение собственной тревоги. Они оба знали правду: за все годы, прожитые в монастыре, послушник никогда не удостаивался аудиенции у Настоятеля, которая не закончилась бы исключением.
Перед тем как они расстались, Сюй Да молча, по-дружески пожал ей руку. Теперь, когда Чжу спускалась по ступенькам лестницы, она все-таки почувствовала сожаление. «Я сделала ошибку, – с горечью подумала она. – Мне следовало его убить».
Чжу никогда прежде не заходила в ризницу, не говоря уже о кабинете Настоятеля. Ее дрожащие ступни утонули в узорном ковре; переливающийся блеск столиков из розового дерева притянул ее взгляд. Из открытых дверей открывался вид на двор ризницы, заросший индийской сиренью,
