Право на жизнь. История смертной казни - Тамара Натановна Эйдельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это было южное море, синее-синее, взблескивавшее серебристой рябью; чудно красивый залив, с одной стороны открытый в подернутые дымкой дали, с другой – опоясанный цепью гор, чем дальше, тем тусклее голубевшей, залив с островами, на которых вздымались пальмы и во тьме кипарисовых рощ светились белые домики.
И этот солнечный край, и эти легко доступные высокие берега, и эти веселые скалистые водоемы, так же как и само море, вплоть до островов, возле которых сновали лодки, все, все было полно людей; люди, дети солнца и моря, были повсюду, они двигались или отдыхали, разумно резвая, красивая молодая поросль человечества. Сердце Ганса Касторпа, глядевшего на них, раскрывалось, до боли широко раскрывалось от любви[45].
Но вот, оставив за спиной веселых прекрасных юношей и красивых девушек, молодую мать, кормящую младенца, и еще множество гармоничных и привлекательных людей, герой попадает во сне в огромный, тяжеловесный храм, где среди множества колонн он видит изваяние двух богинь. А во внутреннем помещении храма его взгляду открывается нечто совершенно иное:
Две седые старухи, полуголые, косматые, с отвислыми грудями и сосками длиною в палец, мерзостно возились среди пылающих жаровен. Над большой чашей они разрывали младенца, в неистовой тишине разрывали его руками, – Ганс Касторп видел белокурые тонкие волосы, измазанные кровью, – и пожирали куски, так что ломкие косточки хрустели у них на зубах и кровь стекала с иссохших губ. Ганс Касторп оледенел. Хотел закрыть глаза руками – и не мог. Хотел бежать – и… не мог. За гнусной, страшной своей работой они заметили его и стали потрясать окровавленными кулаками, ругаться безгласно, но грязно и бесстыдно.
Неужели это и есть образ нашей цивилизации, построенной на крови и жестокости, да еще к тому же освящавшей эту жестокость? Стоит ли удивляться тому, что рядом с жертвоприношениями существовали ничуть не менее жестокие казни?
Сопровождение в мир иной
Попробуем разобраться в том, как жертвоприношения связаны с казнями. Для начала – зачем вообще людей приносили в жертву?
Первый, наверное, легче всего поддающийся логическому объяснению вариант – чтобы просто переправить их из одного мира в другой. Когда правитель или знатный человек уходил в царство мертвых, он не лишался ни жизни, ни статуса – просто перемещался в иное пространство. А значит, с ним отправляли вещи, оружие, коней – а заодно и слуг, и жен. Сыма Цянь в своих «Исторических записках» рассказал о похоронах великого императора Цинь Шихуанди. Сегодня он ассоциируется у нас прежде всего с терракотовой армией, охранявшей покой правителя две с половиной тысячи лет. Но, кроме глиняных воинов, под землю отправились и живые люди.
Прежде всего, убили часть огромного императорского гарема. Те наложницы, у которых не было детей от императора, очевидно, должны были просто покинуть дворец, но «Эр-ши [Новый император] сказал: "Всех бездетных обитательниц задних покоев дворца покойного императора прогонять не должно" – и приказал всех их захоронить вместе с покойником. Погибших было множество». Кроме того, как тоже часто поступали правители в разных частях света, «когда гроб императора уже спустили вниз, кто-то сказал, что мастера, делавшие все устройства и прятавшие [ценности], знают все и могут проболтаться о скрытых сокровищах. Поэтому, когда церемония похорон завершилась и все было укрыто, заложили среднюю дверь прохода, после чего спустили наружную дверь, наглухо замуровав всех мастеровых и тех, кто наполнял могилу ценностями, так что никто оттуда не вышел. [Сверху] посадили траву и деревья, [чтобы могила] приняла вид обычной горы».
Цинь Шихуанди был жестоким императором, и его наследники, которые сразу же начали бороться за власть, не уступали ему в бесчеловечности. Но убийство тех, кто должен сопровождать государя, в то время, вероятно, не рассматривалось как из ряда вон выходящая жестокость, скорее это было чем-то само собой разумеющимся. Жены и слуги следовали за покойным в разных частях света. В том же Китае вместе с одним из скончавшихся правителей отправили в мир иной его любимого повара. Ну действительно, подумайте сами, кто же будет ему готовить в загробном царстве? Повар сопровождал господина во всех поездках, отправился с ним и в последнюю. Мы не знаем, что он сам об этом думал, едва ли его слишком обрадовало это путешествие – но, в конце концов, повар же тоже был уверен, что просто перемещается в другой дворец государя…
Знаменитый арабский путешественник Ибн-Фадлан в IX веке видел на Волге, как хоронили некоего «знатного руса», чье тело, облаченное в нарядные одежды, положили в ладью, после чего «хлеба, мяса и луку и оставили это перед ним. И принесли собаку, рассекли ее пополам и бросили ее в корабль. Потом принесли все его оружие и положили его рядом с ним. Потом взяли двух лошадей и гоняли их до тех пор, пока они не вспотели. Потом рассекли их мечами и бросили их мясо в корабле. Потом привели двух коров, также рассекли их и бросили их в нем. Потом доставили петуха и курицу, убили их и оставили в нем»[46]. Ибн-Фадлан не очень понимал, что происходит, и поэтому не дал никаких объяснений по поводу того, почему надо было разрезать животных на две части или гонять лошадей, пока они не вспотеют, – но ясно, что перед нами какой-то сложный религиозный обряд. В чем здесь смысл? Он как-то перекликается с разломанными вещами, которые часто находят в древних захоронениях? Или с греческими жертвоприношениями, когда жрецы голыми руками разрывали быка (подразумевая, что рвут человека?)? Для попадания в мир иной нужно было разделить вещь и животное на части?
А тем временем на глазах у Ибн-Фадлана происходили другие важные события: наложниц покойного спросили, кто хочет последовать за ним. И если верить этому рассказу, то одна из них добровольно вызвалась отправиться вслед за своим господином.
Конечно, можно вспомнить афинского быка,
