Неофициальная история крупного писателя - Чэнь Мяо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Все, что ты слышал, это контрреволюционные бредни. Насколько я знаю, верховная руководительница предана своему супругу, верна его революционной линии, его идеям. Не надо прислушиваться ко всяким бабьим сплетням, позволять контрреволюции запугивать себя. Ладно, что сказано, то сказано; нас слышали, надеюсь, только небо и земля, а больше об этом никому не говори. Понял?
Чжуан Чжун был старше своего брата на десять лет. Тому уже исполнилось по крайней мере тридцать пять, но Чжуан продолжал считать его непонятливым мальчишкой, который должен молча выслушивать его приказы и наставления.
Когда братья расстались и писатель вернулся в гостиницу, ему казалось, что все бросают на него какие-то странные, острые взгляды. Они кололи ему кожу, проникали в тело, душу. Чувствуя дикую усталость, он понял, что ему придется прекратить свою, историческую инспекционную поездку, и быстро вернулся в Пекин, даже не успев попрощаться с секретарем парткома и председателем ревкома провинции.
В своей столичной квартире он нашел письмо от жены, с которой так давно расстался. Хотя его жена была прелестна, как статуэтка или небесная фея, Чжуан Чжун все-таки считал ее «яшмой из простой семьи, недостойной быть представленной во дворец». Он часто думал: что делать, если его пригласят с супругой на какой-нибудь государственный прием, или пошлют за границу, или еще того серьезнее, вызовут к верховной руководительнице и та заговорит с его неотесанной половиной?! Откровенно говоря, он раскаивался в своей женитьбе. Если бы он по-прежнему был холостым, верховная руководительница могла бы и не поинтересоваться его личной жизнью, а теперь, когда он уже несколько лет жил в Пекине и жена изредка наезжала к нему, ему приходилось каждый раз селить ее отдельно. Вот из этого отдельного жилища она и написала мужу. Чжуан Чжун поспешно распечатал ее письмо и прочел следующее:
«...Я слышала, что верховная руководительница подверглась очень серьезной критике, что она вообще скоро слетит и Вэй Тао вместе с ней. А некоторые говорят и о тебе... Когда я это услышала, у меня даже сердце застучало, ночью спать не могла. Хотела у людей расспросить, а они все меня избегают, держатся как можно дальше. Мама из деревни тоже пишет, что в бригаде ее камнями грозятся побить, спрашивают, не попался ли еще твой зятек. Я очень беспокоюсь, не можешь ли ты в самом деле попасться...»
Чжуан уронил из рук письмо, и в его мозгу снова забушевал вихрь. Ему показалось, будто на голову надели железный обруч, который затягивается все туже и туже. Наконец он с усилием поднял голову и увидел на стене фотографию, где он, улыбающийся, был снят вместе с Цзян Цин. Эту драгоценную фотографию он всюду возил с собой, но теперь его собственная улыбка вдруг превратилась в страдальческую гримасу, а рот верховной руководительницы стал походить на разинутую пасть. Неужели это снова сумасшедшая старуха из его детства? Он растерянно замигал глазами, и видение исчезло. Чжуан Чжун тотчас сорвал фотографию со стены. Куда бы ее спрятать? Он долго крутился по комнате, даже вспотел от волнения, и тут раздался стук в дверь. Писатель замер с фотографией в руке, горячий пот мигом стал холодным. В дверь опять застучали, еще настойчивее, но известно, что в волнении рождается мудрость. Чжуан бросился в уборную, закинул фотографию на сливной бачок и открыл наконец входную дверь. Оказалось, что его вызывает междугородная.
Междугородный телефон находился в конце коридора. Взяв трубку, Чжуан Чжун услышал голос Вэй Тао:
— Ну как твоя обещанная пьеса? Имей в виду, путей к отступлению тут нет, ее необходимо выложить точно в срок, этого требуют интересы классовой борьбы не только в Китае, но и за его пределами...
— Не беспокойтесь,— проникновенно ответил писатель,— я вовсе не собираюсь отступать и клянусь, что выполню свою задачу!
Закончив разговор, Чжуан вернулся в номер, сел в парусиновый шезлонг и невольно усмехнулся: фотография спрятана в самом подходящем месте, Вэй Тао успокоен клятвой. Все люди, сделавшие что-нибудь удачное, радуются своему успеху, но Чжуан Чжун не походил на них. Он улыбался не столько от удовлетворения, сколько от дальновидности: как раз в это время он замыслил новый грандиозный план.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.
Вэй Цзюе своей безмерной глупостью снова оттеняет высокую способность Чжуана к развитию
«Уши даны, чтобы слышать, а глаза — чтобы видеть. Только слыша правду и неправду, видя опасное и безопасное, человек может существовать спокойно»,— говорил Хань Юй в трактате «О соперничестве сановников», уподобляя государство человеческому телу. Обнаружив этот отрывок, Чжуан Чжун сделал из него глубокие выводы и несколько успокоился. Он решил, что в ответственный момент слух, зрение, осязание и обоняние должны быть особенно острыми, тогда можно найти выход из любой, даже самой невероятной и фантастической ситуации. Но в какую именно сторону нужно сейчас навострить глаза и уши, чтобы «существовать спокойно»? Размышляя об этом, он вдруг услышал потрясающую новость: Вэй Цзюе назначен на какой-то важный пост в Госсовете. Чжуан Чжун верил своим ушам, однако в данном случае все требовалось трижды уточнить; только удостоверившись, что люди собственными глазами видели, как Вэй Цзюе приехал в Пекин и заступил на должность, Чжуан убедился, что слухи небезосновательны и очень многозначительны. Если связать их с тем, что он узнал от своего брата и жены, то в ближайшее время просто небо и земля должны перевернуться!
Вы подумайте: старый писатель, низвергнутый, подобно Дэн То, три года проведший в коровнике, а затем столько же лет в деревне, лишь в прошлом году был с трудом освобожден. В новых литературных организациях, где нельзя было делать то, что ты хочешь, он не мог найти себе применения и работал канцеляристом в конторе по сбору утильсырья. И вдруг этот старый маразматик, что называется, «верный прежней династии», одним прыжком махнул на высокую должность, да еще связанную с идеологией. Это дело нешуточное! Не далее как в прошлом году вовсю шла критика тех, кто «возвеличивает опальных», а сейчас идет самое настоящее возвеличивание опального. Неужели брат был прав, когда говорил, что сторонники Цзян Цин терпят крах? Тут нельзя ждать у моря погоды, надо все разузнать. Но у кого? Самые точные сведения можно получить непосредственно у Вэй Цзюе. Правильно! Немедленно решив действовать, писатель отправился к Вэй Цзюе, то бишь к учителю Вэю.
Читатели, естественно, могут вспомнить, что Чжуан критиковал, обличал Вэй Цзюе, даже смешивал его с грязью. Как же у него хватило совести пойти к этому человеку, едва он вновь поднялся? Вопрос законный. Чжуан Чжун тоже задумывался над ним. Направившись к гостинице, где жил его бывший учитель, он колебался, ворошил прошлое, понимая, что снова завоевать доверие Вэя будет нелегко. Он боялся, что старик может просто не пустить его на порог. Что же тогда делать? Но писатель тут же решил, что Вэй Цзюе не поступит так: «Ведь я участвовал в беспримерной пролетарской культурной революции по призыву самого великого вождя — председателя Мао! Кто тогда не критиковал, не обличал, боясь, что его заподозрят в неприятии культурной революции? Нет сомнения, что я действовал из лучших побуждений, а если где-то и перегнул, то это такие пустяки, о которых и говорить не стоит!» Чжуан Чжун, как мы знаем, обладал неисчислимыми достоинствами, и одним из них было умение вести идеологическую работу. Очистив свою идеологию, он зашагал гораздо тверже, вошел в лифт и через минуту уже стоял перед номером Вэй Цзюе.
Он постучал в дверь не громко и не тихо, а так, чтобы даже в самом стуке сквозили вежливость, глубокое уважение. Дверь приоткрылась, и он увидел явно постаревшее лицо учителя. То ли не разглядев посетителя против света, то ли не узнав его после долгой разлуки, Вэй Цзюе щурил свои глаза и несколько секунд молчал. А Чжуан Чжун весь светился искренностью и теплотой, как будто между ними никогда ничего не происходило.
— Учитель Вэй! — нежно произнес он.
Тут только Вэй Цзюе очнулся и воскликнул:
— А, старина Чжуан!
Писатель вгляделся в его лицо и, не обнаружив ничего подозрительного, бросился вперед, схватил обеими руками его руку и долго тряс ее, как будто встретил любимого родственника, с которым давно не виделся.
— Учитель, я так часто вспоминал о вас! Как ваше здоровье? Не мучает ли вас что-нибудь? Как поживает ваша супруга?
Он тараторил без умолку и одновременно продвигался в комнату. С дивана встал какой-то седой старик, который попрощался с Вэй Цзюе. Тот хотел задержать его, но старик сказал:
— Подробнее поговорим потом. Я еще зайду.
Тут Чжуан Чжуна осенило, что это один влиятельный теоретик. В начале культурной революции его сбросили, множество раз критиковали, но он так и не пожелал раскаяться. Много лет о нем не было ни слуху ни духу, все думали, что он давно умер, и вдруг на тебе! Откуда он взялся, уж не из могилы ли вылез? Меня он сторонится — недаром сказал: «Подробнее поговорим потом». Это означает что у них какие-то секретные дела, но какие? Выглядит величественно, спокойно, совсем как в былые годы!