Неофициальная история крупного писателя - Чэнь Мяо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он тараторил без умолку и одновременно продвигался в комнату. С дивана встал какой-то седой старик, который попрощался с Вэй Цзюе. Тот хотел задержать его, но старик сказал:
— Подробнее поговорим потом. Я еще зайду.
Тут Чжуан Чжуна осенило, что это один влиятельный теоретик. В начале культурной революции его сбросили, множество раз критиковали, но он так и не пожелал раскаяться. Много лет о нем не было ни слуху ни духу, все думали, что он давно умер, и вдруг на тебе! Откуда он взялся, уж не из могилы ли вылез? Меня он сторонится — недаром сказал: «Подробнее поговорим потом». Это означает что у них какие-то секретные дела, но какие? Выглядит величественно, спокойно, совсем как в былые годы!
Воспользовавшись тем, что Вэй Цзюе пошел провожать гостя, Чжуан Чжун внимательно осмотрел комнату. Если бы он не сделал этого, все было бы тихо, а так одна деталь его просто испугала: на письменном столе Вэй Цзюе лежали почти сплошь книги первых семнадцати лет республики, которые центральное руководство заклеймило как ядовитые травы. Зачем они тут? Уж не собираются ли их реабилитировать, вызывать вонючие души? Разве мало еще навредила черная линия в литературе?! Но раз Вэй Цзюе, едва приехав в Пекин, раскладывает свой гнилой товар, это означает, что у него есть основания не бояться. То ли он опьянен своим высоким назначением, то ли что-то знает, то ли по-прежнему умудряется спать в грохочущем барабане!
Когда Вэй Цзюе вернулся в комнату, Чжуан Чжун мигом снова принял исключительно приветливый и скромный вид — совсем как в тот раз, когда пришел напрашиваться к Вэю в ученики. Он опять сел на краешек стула и, расплывшись в улыбке, стал ждать наставлений, а может быть, и упреков учителя. На самом деле он очень волновался: вдруг старик выгонит его, но Вэй Цзюе ничего не сказал и спокойно подал ему чашку чая. Чжуан почтительно принял ее, истолковав это как новую свою победу.
— Ну, как дела? — с тем же спокойствием спросил Вэй Цзюе.— Я приехал сюда совсем недавно, новостей не знаю. Что происходит на свете?
Чжуан Чжун почувствовал, что снова поднимается в собственных глазах. За последние несколько минут он одержал целых три победы: этот наивный старик еще спрашивает его о новостях! Он хотел было выложить ему свое главное кредо — во всех крупных и мелких делах прислушиваться к центральному руководству, но слухи, которые дошли до него от младшего брата и жены, заставляли усилить бдительность, поэтому он с предельным чистосердечием произнес:
— Я тоже только что вернулся из провинции, так что новостей не имею. А вы ничего не слышали?
— Может быть, ты уже знаешь... Председатель Мао сказал, что у нас не хватает стихов, прозы, очерков, критических статей...
Вэй Цзюе говорил медленно, а Чжуан тем временем лихорадочно вспоминал, что Вэй Тао вчера рисовал ему литературную ситуацию совсем по-другому: что она прекрасна, становится все лучше и лучше, даже приводил в доказательство многочисленные цифры. Неужели он не знает, что председатель Мао критиковал наших литераторов? Или специально скрывает это? Если уж люди, находящиеся в центральном руководстве, так себя ведут, выходит, зловещие слухи правдивы? А если так, то настало время для нового выбора!
В мгновение ока Чжуан Чжун сориентировался и начал жаловаться учителю на свою печальную жизнь. Его голос звучал так проникновенно, что даже иногда дрожал, в глазах блестели слезы. Он говорил, что в шестьдесят шестом году, когда секретарь провинциального комитета спровоцировал его на выступление, взрывчатка под Вэй Цзюе была уже подложена, а его, Чжуан Чжуна, просто заставили сыграть роль запального шнура, что это было, по существу, реакционным буржуазным приемом. Наконец он дошел до своих столичных злоключений, до того, как ему поручили написать новую образцовую пьесу. Ему, разумеется, больно это делать, он мучается от укоров совести, но не знает, что предпринять, как отступить. Он даже поругал себя за недостаточную образованность, за то, что плохо изучал сочинения председателя Мао.
На его счастье, яд гуманизма слишком глубоко проник в душу Вэй Цзюе. Он был чересчур доверчив и скорее всего помиловал бы даже своего заклятого врага, если бы этот враг сделал вид, что одумался. Выслушав Чжуана, он искренне посоветовал ему не держать нос по ветру, а отстаивать правду. Раз ему противно писать эту новую образцовую пьесу, значит, можно не писать!
Чжуан в самых пылких выражениях поблагодарил за заботу, а втайне подумал: «Эх, старик, старик! Ты, я вижу, действительно неисправим. Никакой в тебе бдительности». И тут же спросил, глядя прямо ему в рот:
— А что, в центральном руководстве произошли какие-нибудь перемены?
Глаза Вэй Цзюе задорно блеснули, голос помолодел:
— Что именно произошло, я не берусь сказать, но борьба идет неслыханная!
Что это за «неслыханная борьба», вокруг чего она идет? Чжуан Чжун негодовал, что не может выдрать объяснение прямо из глотки старика, но тот больше ничего не говорил. Тогда Чжуан сдвинул брови, напустил на себя печальный вид и глубоко вздохнул:
— Ну и чем же все это закончится?
— Я уверен, что все будет хорошо!— быстро ответил Вэй Цзюе.
«Все будет хорошо». Что же это значит?— мучительно соображал Чжуан.— Этот старый мерзавец явно что-то подразумевает, у него, что называется, «звук не только на струнах». Может быть, он имеет в виду, что все должно круто повернуться? С тем крупным теоретиком, который только что был здесь, они наверняка об этом и шушукались!» Чжуан попробовал расспросить Вэя подробнее, применил всякие обходные маневры, но так ничего и не разузнал. Пришлось сменить тему разговора, а на другие темы беседовать было неинтересно, поэтому он предпочел распрощаться. Оказывается, этот старик иногда все же умеет хранить тайны; видно, на сей раз тайна велика!
Когда Чжуан вернулся домой, уже стемнело. Не зажигая лампы, он сел в кресло, и вдруг оно превратилось в утлую лодку, плывущую в бескрайнем море. Налетела свирепая волна, лодка перевернулась, из моря высунулась огромная волосатая рука, которая ухватила писателя и потащила на черные холодные рифы. Страшная акула, разинув кроваво-красную пасть, ринулась на него, он дико закричал и... открыл глаза. Оказывается, он заснул в кресле. Одежда на нем почти промокла от пота. Стараясь сдержать дрожь, писатель вынул из шкафа бутылку водки, отхлебнул один глоток, затем другой и уже почти успокоился, как вдруг раздался стук в дверь. Бутылка выпала из рук Чжуана, и драгоценная влага с бульканьем полилась на пол...
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.
Испытав ощущения человека, ведомого на казнь, герой тут же получает признание и вновь оказывается на коне
В ту ночь, когда в дверь Чжуана неожиданно постучали, он страшно перепугался. Открыв, он увидел двух незнакомых молодых людей, один из которых решительно произнес:
— Верховная руководительница приказала нам немедленно доставить вас к ней!
Писатель хотел собраться, но те, не говоря ни слова, посадили его в машину и вихрем помчались. Он жалел, что не успел даже переодеться и вынужден предстать перед верховной руководительницей в совсем не подходящем виде. Машина ехала совершенно не в том направлении, как прежде, и вскоре они оказались за городом. Чжуан испуганно спросил своих спутников, из какой они организации, куда его везут, но те строго ответили, что это тайна: приедете и узнаете. На дальнейшие расспросы они и вовсе не отвечали. «Неужели они хотят тайно расстрелять меня?» — всполошился писатель. Волосы встали дыбом, душа едва не покинула тело, и он весь обмяк, словно слепленный из глины. Но в мозгу еще оставался ясный уголок, в котором, точно драконы, метались страшные мысли. Он решил, что кто-то подслушал его разговор с братом или Вэй Цзюе, а может, даже сфотографировал и доложил обо всем Цзян Цин. Перед его глазами тотчас возникло гневное лицо верховной руководительницы, в ушах раздалось ее яростное рычание...
По старым книгам Чжуан помнил, что человека, которого везут в тюрьму, иногда освобождают друзья или сообщники, а кто сейчас освободит его? Он долго думал над этим и пришел к выводу, что может надеяться только на собственных конвоиров. Собрав всю свою хитрость, он вдруг попросил остановить машину, так как ему нужно помочиться. Но конвоиры помнили только о том, что должны доставить Чжуан Чжуна по назначению, и не вняли его мольбам. Бдительность у этих людей явно была на высоте, так что писателю пришлось утихнуть. Но его испуганный вид вызвал у них подозрение. Они подумали, что если упустят пленника, то им придется плохо, поэтому один подмигнул другому, тот сразу пересел, и Чжуан оказался зажатым между ними, да так, что даже не мог шевельнуться. Не пытаясь больше разговаривать, он глубоко вздохнул и в отчаянии подумал: «Пропал я! Кончена моя жизнь...»