Неофициальная история крупного писателя - Чэнь Мяо

31 июля. Вечером был банкет. Я уже три дня как приехал, а они только сегодня догадались угостить меня — это просто возмутительно! Когда прибывает гость издалека, его или приглашают поесть, или сами приносят ему еду, чтобы, как говорится, «смыть пыль». А я уже, черт побери, весь пылью зарос, разве ее за один раз смоешь? К тому же я услышал, как в коридоре за дверью кто-то произнес: «Этот Чжуан — большой про­лаза, говорите при нем осторожнее!» Я тихонько выгля­нул и узнал заведующего отделом пропаганды. «Ну, думаю, теперь ты у меня попляшешь!»

Когда секретарь провинциального комитета ввел меня в банкетный зал, я увидел круглый стол, покрытый белой скатертью и уставленный всемозможными винами и закусками. Соблазнительные запахи били прямо в нос, у меня потекли слюнки, но за столом уже сидело множество народа. Секретарь провинциального комите­та сказал, что он решил пригласить нескольких человек, имеющих отношение к культуре и политике. Обнаружив среди них заведующего отделом пропаганды, который за глаза порочил меня, я рассердился, вышел и выразил секретарю протест следующего содержания:

— Небывалая в истории великая пролетарская куль­турная революция уничтожила все старое, призвала нас к простоте и скромности, а вы тут под предлогом приема гостей упиваетесь вином и объедаетесь мясом. Кого вы в конце концов пригласили на пир: меня или себя?

За вашим столом сидит человек, который унижает центральное руководство, клевещет персонально на меня,— это принципиальный политический вопрос, и я отказываюсь пировать с таким человеком.

Конечно, как меня и предупреждали накануне цзаофани, секретарь прикинулся милейшим и очень осторожным человеком, отвел меня в отдельный каби­нет и усадил за стол одного. В результате мне подали плохой чай и грубую еду, которую есть было ничуть ни приятнее, чем жевать воск. Я понял, что в своем контр революционном наступлении они дошли до предела и, гневно стукнув кулаком по столу, вскричал: «Какого черта вы издеваетесь надо мной? Это касается не толь­ко меня лично, а всей культурной революции, авангар­дом которой являются образцовые революционные пьесы!» Мой взрыв возымел действие — секретарь испуганно признал, что произошла ошибка, в которой виноваты его подчиненные, умолял меня не сердиться, потому что иначе они себе этого не простят. На столе тут же появились самые лучшие вина и закуски, я убедился, что секретарь искренен, и милостиво изви­нил его.

Ночью у меня болел живот.

2 августа. Сегодня вечером меня повели в театр на пьесу местного драматурга о том, как Красная армия во время Великого похода проходит через город и вдохнов­ляет жителей на борьбу. После просмотра заведующий сектором культуры пригласил меня за кулисы, чтобы поговорить с актерами, но я отказался, так как заподо­зрил, что это новая ловушка: я буду пожимать руки артистам, нас станут фотографировать, а потом они скажут, что личный посланец центрального руководства одобрил их спектакль! А откуда я знаю, что они за птицы, что у них за душой, с какими каппутистами они связаны?! Я считаю своей крупной победой то, что раскрыл этот заговор.

5 августа. Не забравшись в логово тигра, не до­станешь тигрят. Я приехал в город Г., где каппутисты пре­следуют цзаофаней наглее всего. Разумеется, с местными цзаофанями я поговорил. Поселили меня в городской гостинице, в отдельном номере. Ночью я вдруг услышал за окном какое-то шуршанье, решил, что меня хотят убить, и в страхе закричал. Люди сбежались, начали светить за окном фонариками, но никого не обнаружили. Стали уверять, будто мне это приснилось. Конечно, я не поверил их лживым речам, усилил свою бдительность и всю ночь пролежал с вытаращенными глазами.

Наутро я потребовал от горкома выставить у моего окна часового, иначе за все последствия они будут нести полную ответственность и не смогут сказать, что я их не предупреждал.

5 августа. Я вернулся в город И., так как узнал, что сюда приезжает в командировку мой младший брат. Мы много лет не виделись и очень хотели поговорить по душам. Я поехал его встречать на машине, но она на полдороге сломалась. Шофер преспокойно заявил, что он не может ничего сделать. Глядя на его непочтитель­ную физиономию, я пришел к выводу, что он специаль­но подослан каппутистами, чтобы навредить мне.

Пришлось пешком вернуться в гостиницу, позвонить секретарю провинциального комитета и выразить протест — только благодаря этому я получил новую машину. Когда мы уезжали из столицы, Вэй Тао сказал, что новая пьеса, которую мне поручило центральное руководство, должна изображать непримиримые конфликты, что она требует серьезной психологической подготовки, и теперь я вижу, что Вэй Тао был прав.

Младший брат долго говорил мне... 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Младший брат бросает в сердце старшего ручную гранату, что еще больше помогает выявить потрясающие революционные качества Чжуан Чжуна

«Младший брат долго говорил мне...» — при этих словах авторучка замерла в руке Чжуана; более того, он обнаружил, что рука его дрожит. Странно, никогда еще с ним такого не бывало!

Он вспоминал, что, когда он встретил брата и отвез его в свой роскошный трехкомнатный номер, сам он, развалившись на диване и не давая брату раскрыть рта, начал во всех подробностях рассказывать ему о своих блестящих успехах и нынешней инспекционной поездке. Но чем больше он воодушевлялся, тем более растерян­ным становилось лицо его наивного брата; казалось, что-то мучило его. Наконец брат сумел вставить слово и спросил:

— Ты что, ничего не слыхал?

— А что я должен был слыхать? — недовольно переспросил Чжуан Чжун, уже и так немного раздра­женный недостатком политического чутья и узостью кругозора у брата.

Глаза брата испуганно округлились:

— Где же у тебя уши? Эти разговоры уже до неба дошли...

Чжуану пришлось прервать рассказ о своей славной миссии. Еще больше рассердившись оттого, что брат напускает на себя невесть какой вид, он буркнул:

— Какая разница — до неба дошли разговоры или до земли! Главное, о чем они?

Брат нервно сглотнул слюну:

— Да ты и впрямь оглох. Говорят, что твоя вер­ховная руководительница совершила какую-то крупную ошибку.

Чжуан Чжун вскочил с заскрипевшего дивана, глаза его вылезли, как металлические гонги:

— Ты, ты что мелешь?! Это контрреволюция!

Но брат почему-то не испугался, а терпеливо продолжал:

— Ничего я не мелю. Люди говорят, что председа­тель Мао выступил и назвал собственную супругу вместе с тремя ее приближенными «бандой четырех». Ты разве не заметил, что твоя верховная руководитель­ница в последнее время нигде не появляется?

Брат говорил все громче. Чжуан Чжун, не удер­жавшись, подскочил к нему, зажал его рот рукой и огляделся по сторонам: не подслушивает ли кто-нибудь? Потом проверил стены, поднял телефонную трубку — гудок показался ему не совсем обычным. Тогда он сделал знак брату следовать за ним, они выбрались во двор гостиницы и пошли по тропинке среди кустов. Тут только Чжуан сдавленным, но стро­гим голосом спросил:

— Ты правду говоришь?

— Ну зачем я стал бы тебе врать! Даже старухи в переулках говорят, что она предательница, губящая страну и народ...

— Это злобная кЛевета на центральное руковод­ство! — отпарировал писатель, но тут же поинтересовал­ся:— А что еще говорят?

— Много чего! Например, называют ее современной императрицей, сравнивают с Люй Хоу и У Цзэтянь[14].

— Это страшная клевета!— откликнулся Чжуан Чжун.— А еще что?

— Еще говорят, что на заседании Политбюро против нее выступил Дэн Сяопин...

Чжуан охнул. Потом снова заторопил брата:

— А еще, еще что?

— Все говорят, что эти люди, объявившие себя «профессиональными революционерами», добром не кон­чат. Если не веришь, подождем, посмотрим. Как известно, у зайца хвост длинным не бывает!

Писатель застонал. Брат, шедший рядом с ним, решил, что ему плохо, обернулся и увидел, что тот тупо стоит на дорожке и таращит глаза на кусты, освещенные луной.

— Братец, что с тобой?!

— Видишь там в кустах тень? Я сразу заметил что-то необычное...— Не дожидаясь ответа, Чжуан с воплем: «Кто там?!» — ринулся вперед, долго рыскал по кустам, но так ничего и не нашел. Облегченно вздох­нув, братья еще немного побродили по тропинке, потом младший сказал:

— Послушай, я советую тебе уехать из Пекина и бросить образцовые пьесы. Кляузное это дело, на нем очень легко попасться!

Чжуан Чжун не отликнулся и по-прежнему шел молча. В его воспаленном мозгу бушевал настоящий вихрь. Странно, но в этом вихре снова появилась сума­сшедшая старуха из его детства; волосы ее были распу­щены, на сухом желтом лице гневно горели круглые гла­за. Разинув рот, она устремилась на Чжуана, но тот в страхе зажмурился и вскрикнул, а когда открыл глаза, вновь увидел причудливые очертания кустов под лунным светом. Вихрь в его мозгу продолжал бушевать, рождая одну за другой все более страшные картины с такой скоростью, что я не берусь описать. Наконец писатель взял себя в руки и очень строго сказал брату: