Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н. А. Некрасова, 200 лет со дня рождения. 1 часть - Альманах Российский колокол

находился в стахановских рядах, о чем свидетельствовала заверенная справка от 07.07.1936 года: «Справка от Центральной электрической станции ДУПУ товарищу Карпенко Ивану Давидовичу в том, что он Стахановец…».

В хабаровском институте стахановец тоже блистал, сдавая одну сессию за другой на отлично. Ему назначили повышенную стипендию, портрет паренька из амурской деревушки не сходил с институтской Доски почета. Ивана, авторитетного студента, избрали секретарем комсомольской организации факультета. Комсомольский секретарь, поглощавший одну за другой научные и общественные премудрости, безоговорочно верил в идеологию равенства, братства и справедливости на земле.

А как же иначе?! Где она, другая идея, отвечающая вековым чаяниям человечества? Насколько отец, Давид Карпенко, верил в Бога, настолько же Иван укреплялся в марксистско-ленинской теории, самой прогрессивной и человеколюбивой из всех. Впрочем, оба они, отец и сын, шли по единому пути человеколюбия и добродетели: один – Божьими тропами, другой – научно обоснованным путем.

В институте Ивана ждала радостная встреча со второй школьной любовью, Машей Романюк, которую он когда-то выносил на руках из бурлящего потока под Успеновкой. После детской любви с Леной Гальченко, о которой речь впереди и которая осталась где-то позади, и подростковой любви с Любой Козловой это была любовь более высокого уровня и смысла. Помнил Иванка, как тогда, в ледяной реке, Маша, плотно прижавшись к его груди холодным дрожащим тельцем, тихо шептала ему на ухо:

– Неси меня, Ваня, неси!

Школьная любовь одноклассников в хабаровском институте переросла в юношескую. Таков процесс воспитания чувств. Ах, Маша, Маша, красивая и умная девушка, спокойная и отзывчивая! Любящие сердца лелеяли и берегли глубокие чувства, не спешили предаваться любовным страстям. Их любовь, не запятнанная бытовыми неурядицами, останется чистой, светлой и одухотворенной на всю оставшуюся жизнь, хоть молись на нее, когда нет иконы. Они вместе строили радужные планы на будущее, видели себя инженерами, представляли, какими они будут в трудовых коллективах: знающими, уверенными и авторитетными руководителями. Видели и счастливое семейное будущее; вот оно, уже не за горами! Когда Иван легко подхватывал любимую и кружил ее по комнате на сильных руках, Маша мечтательно закрывала глаза, приговаривая:

– Неси, неси меня, Ваня! Неси, как тогда, на переправе через бурную реку. Ты помнишь?

– Еще бы мне не помнить!

* * *

В один из таких безмятежных дней почтальон принес телеграмму: «Распишитесь в получении». Телеграмма была из Успеновки, от Доры. Что за новости? Прочитал и глазам своим не поверил: «Отца посадили, мать выслали». С этим коротким сообщением рухнула прекрасно начинавшаяся жизнь, рухнули все планы и мечты, которые еще вчера были такими близкими и реальными. Соответствующий циркуляр по линии НКВД без промедлений поступил и в институт. Комсомольского секретаря исключили из рядов ленинского комсомола. Институт вычистили от вражьего отребья.

Схожая участь, как под копирку, постигла и Машу Рубанюк. Родителей раскулачили, отца, Афанасия Терентьевича, посадили на десять лет, семью выслали на север, где места хватало всем. Машу, успевающую студентку, исключили из института. Девушка, к полной неожиданности для себя оказавшаяся дочерью врага народа, вся в расстроенных чувствах, уезжала к родной сестре, в далекий город Николаевск, откуда до северного Сахалина рукой подать.

Тяжелое расставание. Маше надо было на восток, в низовья Амура, а Ивану – на запад, к верховьям реки, чтобы понять, что случилось на родине. Прощальные объятия.

– Мы встретимся, Ваня?

– Мы обязательно встретимся, Маша!

Любовь пришла к ним как награда,

Как путь к счастливым берегам,

Но встала грозная преграда,

И сердце рвется пополам!

Ему на запад путь назначен,

А ей назначен на восток,

Их ждет разлука, не иначе,

И неизвестен ее срок.

Они встретились однажды, когда Маша приезжала в Свободный, а больше влюбленным не суждено было увидеться. Маша уехала, а семейство Романюк с годами укрепилось в Успеновке. Афанасий Романюк искупит вину перед страной в боях, вернувшись с войны при медали «За боевые заслуги». Его сын, Владимир Афанасьевич, станет в колхозе главным бухгалтером. Анисья Романюк, слывшая по селу крайне рачительной хозяйкой, будет заведовать колхозным зерновым двором. Еще и Анна Романюк отличится медалью за доблестный труд в годы войны. Стойких защитников колхозного добра воспитал «враг народа» Афанасий Романюк. Такая же история повторилась и в семействе Замула, где братья Иван Петрович и Павел Петрович расстреляны, а Николай Замула в 1942 году стоял насмерть за родину в Сталинградской битве, о чем свидетельствует справка Амурского краеведческого музея.

* * *

Иван срочно приехал в Успеновку. Вот он, дом родной, поставленный полвека назад родительскими руками. Но лучше бы Ваня в него не заходил. Во дворе деловито ходила красноперая наседка с цыплятами-огневушками. Закрепилась во дворе куриная порода, снятая Алексеем с проплывавшей стайки во время большого половодья. А Бобка, славная дворняжка, была посажена на цепь и просто сходила с ума от радости при виде молодого хозяина, одного из прежних, с которыми она жила душа в душу, хотя души у них были разные: одна – собачья, другие – человеческие. Наконец-то все будет как раньше! Вернулся настоящий хозяин! Истосковавшаяся собака рвалась с цепи, крутилась юлой, радостно лаяла и визжала одновременно. Даже слезы выступили на ее глазах от переполнявших чувств.

На шум из дома вышел хмурый хозяин. Увидев Ивана, он рассвирепел. Только что ему удалось изгнать из дома одних, как тут же является другой, их сынок!

– А ты что тут забыл? – услышал Иван грубый окрик. Он, конечно, не ждал дружелюбного приема, но буквально опешил от неприкрытой злобы во взгляде, в голосе и самой позе человека, захватившего чужой дом.

– Я хотел узнать, куда отправили маму. Может быть, вы знаете?

– Отправили куда надо! Еще раз появишься – вызову милицию, и тебя за ней следом отправят!

Иван со слезами на глазах выслушал озлобленную отповедь и под взглядом грустных собачьих глаз побрел со двора. Дом родной! Будет ли ему еще такой? Когда-то он вглядывался из зыбки в потолки и бревенчатые стены, светозарные лики икон, хранящие в доме согласие и покой. Потом путешествовал мальцом на неокрепших ногах по двору и огороду, открывая большой и неведомый мир. А сколько вложено труда в обустройство усадьбы им, Иваном, в отрочестве! Сейчас все это чужое. И памятный амбар со сладкими снами на пару с Любой-русалочкой – тоже чужой…

Притихшая дворняга, проводившая на днях хозяйку, которую увели со двора чужие люди, поняла, что отныне навсегда осталась без людей, которым была предана и привязана всю свою собачью жизнь.