На берегах Северной Двины - Денис Владимирович Макурин

ХХI

Природа острова поражала нас своим разнообразием и богатством. На склонах гор до конца июля лежал снег, а в долине созревала морошка. По обрывистым берегам мы собирали дикий лук, а на болотистых подходах к озёрам – брусничный лист. В море мы ловили омуля и горбушу, а на суше добывали гусей и оленей. Всё это давало нам полноценное пропитание, а построенные загодя баня с избушкой – тепло и уют. За месяц мы могли спокойно заполнить бочки салом, а трюмы – бивнями и вернуться в Холмогоры. Но не таким был Команин Афанасий Иванович. Оставив котлятину промышлять, мы выкрались через узкий, опасный пролив Югорский Шар и вышли в Новое Северное море.

Пройдя ещё тысячу морских миль до Енисейского залива и составив подробное описание берегов, Афанасий Иванович развернул наш коч обратно к Вайгачу.

Полтора месяца мы пробыли в море, и, казалось бы, это была пустая трата времени, но на деле всё обстояло не так. Афанасий Иванович готовился к долгому, изнурительному и непредсказуемому промыслу, и нужно было испытать «Лебедя» не только в тихую погоду, но и в самый страшный шторм. Никто прежде из поморов не промышлял мамонтового бивня, и Афанасий Иванович мог лишь чаять, что добыча будет успешной. Но нельзя было отправляться к неведомым берегам без страховки: поиски мамонтового бивня могли затянуться не на один год, поэтому нужно было разведать все пригодные места для зимовки.

В октябре мы вошли в порт Архангельск, сдали сало приёмщикам и через два дня вновь вернулись домой. Наш «Лебедь» отправился на мелкий ремонт в Вавчугу. Заодно ему предстояло обрести мощный ледовый пояс для плавания во льдах.

Перед Рождеством мы сходили обозом в столицу и продали там все моржовые бивни, и у артели появились деньги на доработку нашего корабля. Всю зиму Афанасий Иванович самолично следил за тем, как пришивали наделку на ахтерштевень[42]. К весне, после такого обновления, форма корпуса не давала льдам ни малейшего шанса сжать и раздавить его.

ХХII

За две навигации я окреп физически и духовно, выучил названия ветров, научился ориентироваться в любую погоду. Теперь я был не в полчеловека, а полноправный промышленник, и место моё было у руля.

На вырученное от бивней серебро Афанасий Иванович помимо своих тетрадей и лоции купил ещё одну мореходную книгу и компас, также он приобрёл новенький квадрант[43], ночеглядную трубу для различения кораблей и льдов в темноте, съестных запасов на три года.

Перед отправлением на палубу погрузили два карбаса. Два мешка с чесноком, вяленую и сушёную рыбу, сухари двойной закалки, морошку, водку, сухие травы – всё это поместили в герметичный средний отсек. Запас пресной воды, пять кремнёвых ружей, рудокопные кирки, пилы, лопаты, мотыги, плетёные корзины для переноса породы, буравы и порох для взрывных работ поместили в кормовой отсек. Тёплую одежду и одеяла разложили в жилом отсеке. С птичьего рынка лоцман принёс на корабль клетку с двумя воронами. Это пернатое пополнение никого не удивило, каждый мореход понимал, что живая птица лучше всяких навигационных приборов укажет, близко ли земля, стоит лишь отпустить её на волю.

Промысел предстоял опасный, доселе не изведанный, поэтому многие промышленники стали роптать: «Давайте на Мурман! Треска – доходное дело! Можно жить!» Но братья Команины были непреклонны, они продали свои малые кочи и оставили нерешительных на берегу. В новую команду вошли двадцать три помора. Когда артель попрощалась со своими родными, кормчий проорал: «Отдать швартовы!»

Так начался мой третий и последний поход в море.

ХХIII

В этот промысел к нам на «Лебедь» нанялся сказитель Хижин Иван Самойлович. Жизнь на корабле потекла совсем по-иному. С утра и до поздней ночи распевал он былины и скоморошины. Время пролетало так незаметно, что порой я забывал, какой сейчас день недели. И когда мы пережидали кроткую воду у острова Моржовец в Мезенской губе, не успели моргнуть и глазом, как начался прилив. Сколько всего было известно сказок, былин и песен Хижину Ивану, точно никто не скажет, но за всё время промысла, кажется, он ни разу не повторился.

Первые семьсот миль мы шли около четырёх недель, а к середине июня дело выправилось, подул свежий западный ветер, и мы встали на курс фордевинд. У острова Колгуев нам повстречались киты белухи, они долго провожали нас, выкатывая на поверхность свои белые, с серебряным отливом, спины, и, выпустив на прощание фонтаны, отворачивали в Чёшскую губу.

К концу июня мы достигли острова Вайгач. Не растрачивая драгоценное время, команда пополнила запасы пресной воды и свежего мяса. Намывшись в бане и постирав рубахи, мы вновь поднялись на палубу и поставили паруса.

Весь июль мы шли по Новому Северному морю, но к концу месяца ветер стих, и паруса были почти бесполезны, нас подхватило течение и понесло на север. Теперь это были неизведанные воды, но мы продолжали идти к заветной цели, к бередившей наши души мечте.

В середине августа погода резко испортилась, дул ещё тёплый, но противный нашему ходу ветер. Стоило кораблю пережить один шторм и вырваться из северных широт, как тут же обрушивался новый циклон, и нас снова сносило к Северному полюсу. К концу месяца распластались такие шторма, каких не помнили на своём веку даже братья Команины. «Последнее дыхание. Матёрая земля остужается, к зиме готовится, – говорил корабельный вож Мартын Степанович. – Как бы нас в вечные льды не затесало».

В начале сентября нам всё чаще и чаще стали встречаться дрейфующие льдины.

ХХIV

Постепенно «Лебедя» окружило ледяное сало[44], оно липло к бортам и утяжеляло корабль. Над морем стали появляться лоскутки пара, и не успели мы оглянуться, как нас окутал густой туман.

Капитан скомандовал:

– Аврал! Сворачивай ветрила, братцы!

Команда подтянула паруса к реям, и судно легло на дрейф. Кормчий открыл клетку и выпустил первого ворона. Вот только день, по всей видимости, оказался неполётный, и ворон, покружив над кочмарой, очень скоро вернулся. Команда закручинилась, мы так и не узнали, далеко ли находится суша.

Туман был словно седая пелена, непроглядная, пугающая неизвестностью завеса. И в этом тумане случилось самое страшное, что только может случиться на корабле. В воздухе повисла липкая и всё захватывающая тревога. Сначала команда начала роптать и шептаться. Потом стали звучать призывы повернуть назад и отказаться от промысла. В следующее мгновение полыхнули беспорядки. Громче всех кричал самый крепкий и ярый