Трагикомические новеллы - Поль Скаррон

всякого риска. Мы провели вместе большую часть дня, вполне довольные друг другом, и мы были бы еще вместе, но вы прибыли, когда я вас не ждала. Я нисколько не скрываю от вас, — ваше возвращение меня и потрясло и удивило. Любезный мой чужестранец удивился, кажется, еще больше, чем я. Я спешно посадила его в шкаф с моими духами, и он оттуда слушает меня, если только не умер от страха. Зная, однако, свою власть над вашей душой и не имея по своему характеру способности скрывать что бы то ни было, даже там, где слишком большая откровенность может повредить мне, я захотела развлечь вас насчет этого бедного дворянина; я вытащу его из его тюрьмы, лишь только вы будете у себя в комнате, и отпущу его в Гренаду, где он, как он уверяет, будет искать женщину достаточно глупую, чтобы удостоиться чести быть его женой.

Герцогиня придала столько правдоподобия своему правдивому рассказу, что веселое настроение герцога понемногу перешло в мрачное. Он побледнел, он боялся, не говорит ли жена его правду, и не мог удержаться, чтобы не спросить ключи от маленькой комнаты, где, по ее словам, был заперт гренадец. Герцогиня переменила разговор и усилила его подозрение и страхи; он еще раз потребовал у нее ключи от шкафа; она ответила отказом; он захотел получить ключи и поднялся со своего кресла почти что в гневе.

— Потише, потише, сударь! — сказала тогда герцогиня. — Прежде чем в гневе требовать ключи, прочтите спокойно только что написанную вами памятку; в ней вы забыли ключи; вы не можете отрицать, что они железные и что вы должны мне сто пистолей вашего заклада. Распорядитесь об уплате их мне, как того требует данное нами слово, и знайте, что я придумала для нас всю эту прекрасную сказку, лишь желая обратить ваше внимание на забытое вами и ради вашего развлечения, дабы вы меньше сожалели о ваших ста пистолях. В другой раз не будьте так легковерны и не принимайте на веру вымыслов! Невероятно, чтобы столько необыкновенных приключений произошло с одним человеком, и еще невероятнее, чтобы я рассказала все это, если бы это было правдой.

Она говорила с безразличием, настолько уверенным, что герцог поверил, будто рассказ ее выдуман, с еще большей легкостью, чем раньше поверил в его правдивость. Он расхохотался, как безумный; он восхитился изумительным умом своей жены и заставил восхищаться им и своих слуг, не менее, быть может, сумасбродных, чем их господин.

— Вы посмотрите только, прошу вас! — восклицал он с громкими возгласами и еще более громкими взрывами смеха. — Посмотрите только, какими окольными путями она дала мне понять, что я проиграл.

Герцогиня задыхалась от смеха, ее служанки вторили ей; дон Педро в своем шкафу умирал от желания расхохотаться. Наконец герцог, приказав своему казначею отсчитать жене сто пистолей, покинул ее, удаляясь в свои покои, и неоднократно то повторял, что она настоящий демон, то — что она, как демон, умна. Слуги герцога повторяли то же самое вслед за своим господином, и вот все время, пока герцог удалялся в свои покои, на лестнице только и слышались различные голоса, говорившие: «У герцогини ум, как у демона! Моя жена настоящий демон!»

Тем временем герцогский казначей отсчитал сто пистолей герцогине и удалился. Герцогиня велела закрыть свою комнату, извлекла из его тайника дона Педро, не совсем еще оправившегося от испытанного им страха, и попыталась заставить его признать, что умная женщина с честью может выйти из опасного положения, одна мысль о котором заставила бы глупую умереть от страха. Она хотела угостить его чем-нибудь из того, что подали ей ее служанки. Он попросил ее уволить его от этого и позволить ему при первой возможности уйти. Она дала ему выигранные ею сто пистолей, золотую цепь и свой портрет, стоившие по меньшей мере столько же, и попросила его вспоминать о ней и давать знать о себе. Затем, с нежностью поцеловав дона Педро, она поручила его своим служанкам, которые незаметно вывели его вместе с его мулом на улицу. Он не считал уместным ночевать в этом же селении и проехал еще две мили до города, где намеревался обедать накануне, когда был задержан герцогиней. Все происшедшее с ним у каталонской герцогини непрерывно вставало у него в душе. Он без устали восхищался быстротою, с которой она полюбила его с самого начала, нисколько его не зная, отвагой, проявленной ею, когда она рассказала такую щекотливую историю, историю слишком правдивую, искусством ее в применении этой истории к их спору с герцогом. Он восхищался также добротою герцога, чувствовал жалость к нему и еще больше укрепился в своем мнении, что умную женщину сберечь трудно; он отнюдь не сомневался: если бы герцогиня не полагалась слишком на свой блестящий ум, она не осуществила бы так быстро своего желания и не имела бы смелости объявить об этом своему собственному мужу. Он настойчиво обещал себе никогда не подвергать себя опасности неудачного брака и либо никогда не жениться, либо взять себе жену такую глупую, чтобы она не умела отличить любовь от отвращения.

Погруженный в подобные размышления, он прибыл в Мадрид, где нашел своего кузена дона Родриго, унаследовавшего состояние своего отца и женившегося на своей кузине. Он узнал, что Виоланта была замужем и что прекрасная Виргиния уехала в Индию вместе со своим мужем. Из Мадрида он приехал в Гренаду; он остановился у своей тетки, осыпавшей его бесчисленными ласками и рассказавшей ему, что Серафина живет, как святая, и что ее поклонник умер от огорчения, не в силах будучи убедить ее покинуть монастырь ради брака с ним. На другой день он поехал со своей теткой повидать юную Лауру, дочь Серафины. Она отдана была в монастырь в четырехлетием возрасте, и сейчас ей должно было быть лет шестнадцать или семнадцать. Дон Педро нашел, что она прекрасна, как все ангелы вместе взятые, и глупа, как все монастырские воспитанницы, появившиеся на свет без ума и с детства покинувшие свет, чтобы быть заточенными в монастырь. Он взглянул на нее и был очарован ее красотой. Он заставил ее разговориться и был восхищен ее невинностью. Он не сомневался, что нашел, чего искал, и одно обстоятельство способствовало тому, что Лаура особенно соответствовала его вкусу: некогда он был влюблен в Серафину, а теперь видел, до какой степени дочь ее на нее похожа, хотя она и была несравненно красивее. Он рассказал своей