Трагикомические новеллы - Поль Скаррон

больна, а между тем только она и дон Педро посвящены в нашу любовь, и я не потерплю никого больше, хотя бы дело шло о моей жизни; поэтому нужно, чтобы он, ввиду ее отсутствия, оказал нам услугу, если он нас достаточно для этого любит, и лег рядом с моим спящим мужем. На первый взгляд подобное предприятие кажется чем-то опасным, но если принять во внимание, что мы с мужем в холодных отношениях, как я вам уже сказала, и что он просыпается с трудом, то я нисколько не сомневаюсь — оно должно закончиться так, как я это себе представляю. Это все, что я могу сделать для нас.

Эта счастливая любовная хитрость, о которой дон Родриго с таким пылом добивался услышать, сильно охладила его, когда он о ней услышал действительно. Он не только сомневался, возьмет ли на себя его кузен назначенную ему в этой беспримерной игре опасную роль, но сомневался также, следует ли обращаться к нему с подобным предложением. Возлюбленная его продолжала упорствовать и, расставаясь со своим не вполне довольным поклонником, объявила ему, что если ее предложение не будет полностью принято или осуществлено, как она того желает, то никаких больше надежд получить ее нет, и даже она разрешает ему позабыть себя, хотя в другое время она скорее согласилась бы на его смерть.

Время и место не позволили дону Родриго дольше говорить с дамой его сердца; она вернулась к себе, а дон Родриго присоединился к своему товарищу, и тот не мог извлечь из него ни одного слова: так он был раздосадован необходимостью обратиться к своему другу со столь неразумной просьбой или же влачить существование, не наслаждаясь счастьем, которое всегда выше ценится до того, как мы им обладаем, чем после обладания. Наконец они заперлись в комнате, и тут дон Родриго после ряда оговорок обратился к дону Педро со своим необычайным предложением, причем присовокупил все смягчающие обстоятельства, способные сделать это предложение приемлемым.

Дон Педро сперва решил, что это насмешка, но кузен его с величайшей серьезностью утверждал противное и произнес клятвы, после чего тот уже не мог сомневаться; тогда он попытался превратить все в шутку и сказал дону Родриго, что очень благодарен его даме, приготовившей ему очаровательное приключение с хорошенькой девушкой, и что этим он, без сомнения, обязан признательности Виоланты: не будучи в состоянии из-за своей болезни отблагодарить его за клятвы, им данные, и угнетенная своим долгом, она переводит этот долг на мужа своей кузины, который доставит ему приятную ночь. Он наговорил множество подобных вещей и долго острил ни хорошо ни дурно. Однако дон Родриго не расположен был находить удовольствие в остротах и показался своему кузену до такой степени огорченным, что дон Педро его пожалел и испугался опасных последствий его отчаяния. Дон Педро был от природы очень смел, был большим любителем приключений, человеком, способным на все ради необычайного похождения. Он нежно любил дона Родриго, и в конце концов все это вместе взятое привело его к решению занять место прекрасной Виргинии, несмотря на угрозы всего того, что мог наделать ее ревнивый муж. Итак, приняв это решение, он обнял своего кузена и вновь вдохнул в него жизнь, сообщив ему, что склонен отважиться на все, дабы помочь ему овладеть возлюбленной.

— Вам не следует, — сказал он, — быть до такой степени обязанным мне, как вы считаете нужным, за то, что я для вас сделаю, ибо для меня это — дело чести, и я рассчитываю приобрести в нем столько же славы, как если бы я отличился при штурме крепости.

Виргинии дали знать, что предложение ее принято; она назначила определенный час в тот же самый вечер. Оба кузена явились на место, были введены в дом как можно бесшумнее, и дон Педро принужден был прекрасной дамой скинуть в ее присутствии все свои одежды, причем она не допускала, чтобы распоряжения ее не исполнялись даже в самых малых подробностях. Когда дон Педро остался в одном белье, она сама подвела его медленно и осторожно, со всей возможной осмотрительностью, к опасной кровати, приоткрыла ее занавески и ввела туда отважного дона Педро; теперь он, быть может, раскаивался в своей чрезмерной отваге и, без сомнения, не стал бросаться в постель. Виргиния удалилась, заперла дверь комнаты, что чрезвычайно не понравилось дону Педро, и пошла к дому Родриго; я полагаю, она в качестве любезной женщины заплатила ему все свои долги или по крайней мере те, которые он потребовал.

Между тем дон Педро находился в положении, весьма отличном от положения своего кузена, который, несомненно, бросился очертя голову в объятия прекраснейшей дамы, лежавшей рядом с ним, в то время как его слишком сострадательный родственник ничего так не боялся, как объятий чрезвычайно противного человека, оказавшегося, к величайшему несчастью дона Педро, весьма беспокойным соседом по ложу. Теперь-то он уразумел, но слишком поздно, сумасбродную свою дерзость в той мере, как должен был это сделать, прежде чем приводить ее в исполнение; он бранил себя, сам называл себя сумасшедшим и понял, что нанесенное им мужу оскорбление причислено было бы к числу непростительных, даже если бы он сам был своим судьей. Эти грустные размышления были омрачены, а его справедливые опасения усилены большой и гадкой рукой, которой обнял его шею его товарищ по постели, льнувший к нему, произносивший словно во сне какие-то невнятные слова и желавший как будто обнять свою жену. Сильно испуганный дон Педро взял как можно деликатнее эту руку, угнетавшую его больше, чем самая грузная ноша, и отвел ее от своей шеи, всячески остерегаясь причинить ей боль; исполнив все это со всеми предосторожностями, какие только можно было вообразить, он расположился на краю постели, причем тело его было до такой степени на весу, что ему стоило немалых трудов удерживаться на ней. Он проклинал свою жизнь и винил одного лишь себя за то, что ввязался в такую опасность, способствуя страсти двух любовников, не проявлявших ни малейшего благоразумия. Едва он немного отдышался, как беспокойный сосед просунул свои ноги между его ног, и это последнее движение, подобно первому, заставило дона Педро побледнеть, как смерть. И вот один все время придвигался, другой отдалялся, пока, наконец, не наступило утро и такое мгновение, когда несчастный дон Педро уже не в силах был выдерживать натиска своего соседа, который довел его, можно сказать, до последней крайности. Он поднялся как можно осторожнее и пошел открыть дверь, но обнаружил,