Гений столичного сыска - Евгений Евгеньевич Сухов

– Сусальский, – как само собой разумеющееся ответил Песков. – Ему до почетной отставки осталось всего ничего. Ляпунов ему так и сказал: у тебя два пути. Первый – ты раскрываешь это дело, находишь убийцу и изобличаешь его неопровержимыми доказательствами, после чего уходишь с почестями, орденом Святой Анны третьей степени и полным пенсионом по первому разряду плюс надбавка за орден. Второй путь – дело остается нераскрытым, и ты увольняешься от службы по выслуге лет с пенсионом в половину оклада без ордена и прочих почестей. Сусальский, как он считает, дело раскрыл, убийцу нашел и сделает все, чтобы так оно и было…

– Благодарю, что предупредил, – слегка нахмурившись, промолвил Иван Федорович.

– Не за что, – отозвался Песков. – Ну, я пойду.

– Если понадобится помощь, я могу на тебя рассчитывать? – спросил Воловцов, когда Песков уже выходил из кабинета.

– Всегда! – кивнул титулярный советник и вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.

Глава 7

По следам покойного мещанина колобова

Кожаная папка с «Делом об убиении генеральской вдовы П. Е. Безобразовой и ея служанки горничной А. Сенчиной и о пожаре, случившемся августа 28‑го числа 1903 года» была толстенной. И тяжелой. Иван Федорович знакомился с собранными в ней материалами не торопясь, делая нужные записи в своей памятной книжке, способные впоследствии пригодиться.

Шутка ли: только свидетельских показаний более восьмидесяти! Плюс показания обвиняемого, медицинские заключения, заключения экспертов и прочие бумаги, обычно присутствующие в подобного рода делах. И еще – а это неприятно поразило Ивана Федоровича – в деле наличествовало обилие явно ненужного материала, часто в виде слухов и сплетен, загромождающего и отвлекающего от имеющихся фактов и чаще всего выставляющего обвиняемого, да и всех прочих участников произошедшей драмы, в негативном свете.

Конечно, судебный следователь Сусальский постарался и провел предварительное следствие досконально и скрупулезно.

Обвиняемый в двойном убийстве и поджоге Константин Тальский был придавлен тщательно собранными уликами так, что не поверить в его причастность если не разумом, то сердцем было нельзя. Все указывало на то, что именно Тальский-младший повинен в убийстве генеральши Безобразовой и ее горничной и последующем поджоге дома. Возможно, так оно и было. Усугубляло положение Константина Тальского еще и то, что он сам не единожды пытался разными намеками и измышлениями в своих показаниях увести следствие в сторону. Так, он заявил о любовной связи горничной Сенчиной с неким фельдфебелем Прохоренко и ненавязчиво, как бы между прочим подводил дознавателей к мысли, что фельдфебель вполне мог знать, что и где находится во флигеле и где искать у генеральши Безобразовой деньги и ценные бумаги.

А что?

Совершенное преступление могли замыслить они оба – Сенчина и Прохоренко. В ночь на двадцать восьмое августа Сенчина могла тайно впустить его ночью во флигель. Прохоренко сделал свое черное дело, то есть убил генеральшу и ограбил ее. После чего решил покончить и с Сенчиной как со свидетельницей преступления. Или – чтобы с ней не делиться. Такое тоже случается. После чего преспокойно покинул флигель, выйдя через дверь черного входа. Злые собаки во дворе дома на фельдфебеля не лаяли, поскольку знали его: к Сенчиной он ходил открыто и не единожды пивал у нее в девичьей чай с бубликами.

Такая версия была проверена следствием. Оказалось, что фельдфебель Прохоренко в ночь на двадцать восьмое августа был суточным дежурным по батальону, заступив на дежурство в двенадцать часов пополудни двадцать седьмого августа и сменившись в двенадцать часов пополудни двадцать восьмого августа. То есть имел полное алиби.

Еще Константин Тальский утверждал, что двадцать восьмого августа, ночью, от крыльца флигеля, где квартировала его тетушка, в сторону Рыбацкой слободы отъехала тройка. Однако следствием было установлено, что ни вечером двадцать седьмого августа, ни в ночь на двадцать восьмое августа, ни рано утром того же дня никаких троек по улице Владимирской не проезжало, чему свидетелями были трое человек.

Имелось в протоколах допросов Тальского-младшего и утверждение, что у Платониды Евграфовны имелся некий должник, которому она уже довольно давно ссудила под проценты немалые деньги. Этого господина, фамилию которого он не помнит, генеральша Безобразова крайне опасалась. И всегда, когда он к ней приходил, посылала за городовым, чтобы тот побыл в девичьей комнате, покуда должник не уйдет.

Делать нечего: стали опрашивать всех должников Платониды Евграфовны. Благо старушка была доскональной и записывала своих должников в специальную тетрадочку, где у нее значились и номера выигрышных и процентных билетов. Однако самый крупный ее должник вернул все деньги с процентами еще в начале двадцатых чисел августа, а у остальных опять-таки оказалось твердое алиби.

Все эти факты, которые, казалось, должны были сыграть на пользу обвиняемого, не подтвердившись, наоборот, обернулись против него. Однако все улики против Тальского-младшего были косвенные и довольно шаткие.

Еще в деле имелись два момента, на которые Воловцов не мог не обратить внимания.

Первый. Раны, полученные жертвами преступления генеральшей Безобразовой и ее горничной Сенчиной, по заключению городового врача Павла Николаевича Правицкого, не могли быть нанесены ни одним из тех двух кинжалов, что были найдены пятнадцатого октября при обыске в квартире Константина Тальского.

Второй. В деле имелось показание члена Казанского военно-окружного суда полковника Семена Глебовича Панкратова, в котором он заявляет, что одиннадцатого ноября, пребывая в городе Рязани и проходя по Иерусалимской улице в половине одиннадцатого вечера, он нагнал недалеко от церкви Благовещения двух мужиков и стал невольным свидетелем их разговора. Один из них заявил своему спутнику, что, судя по всему, в скором времени состоится суд над Константином Тальским и его наверняка осудят на каторгу. После чего добавил: «Кабы я всего лишь одно слово сказал, то его сейчас же выпустили бы». На что второй мужик ответил: «Не лезь, куда не просят. Не то и тебя посадят». Когда полковник Панкратов вмешался в разговор и стал расспрашивать, что же они такого знают, мужики разом разбежались.

На это показание приезжего полковника тем более следовало обратить внимание, однако судебный следователь Сусальский его проигнорировал. Не было предпринято никаких действий по поиску этих двоих мужиков, хотя они наверняка были здешние и проживали недалеко от того места, где их повстречал полковник Панкратов. Более того, не были составлены даже их словесные описания, хотя член Казанского военно-окружного суда Панкратов успел рассмотреть лицо того, что проговорил: «Кабы я всего лишь одно слово сказал, то его сейчас же выпустили бы».

Возникал вопрос: это невнимательность Сусальского или он сознательно игнорировал оба важных момента?