Балаустион - Сергей Конарев

— Государь с лекарем, наследник, — отвечал телохранитель, плечи которого не уступали шириной дверному проему.

— Он спрашивал о тебе, — добавил лохаг Иамид, сидевший на скамье у окна.

Пирр коротко кивнул и шагнул в распахнутую номаргом дверь.

— Как чувствуешь себя, отец? — еще услышал Галиарт голос царевича, затем толстая створка двери закрылась и отсекла все звуки.

Тисамен, скрестив руки на груди, приготовился ждать прислонившись к стене. Галиарт предпочел присесть на скамью. Ожидание могло затянуться на час или более, а коротать время в общении невозможно — трепаться в приемной царя было бы верхом нахальства.

Мысли молодого воина тут же унеслись вдаль от острова Крит, к берегам Эллады. Горячечное возбуждение, вызванное уже решенным возвращением царя Павсания на родину, ослабло, и былые тревоги вернулись вновь. Что ждет его дома — гнев ли наварха-отца, от которого он фактически отрекся, или карающий меч правосудия? Конечно, государь Павсаний не допустит, чтобы педоном Пакид его засудил втихую. Но разве не значит это, что царю самому придется вершить над ним суд, и не станет ли праведный суд страшнее неправедного? «Перенести несправедливость сравнительно легко, истинная справедливость невыносима». Забавно — ведь это любимая поговорка Пакида.

Итак, на всякий случай следует приготовиться к худшему. Конечно, никто не забудет, ради чего Галиарт пошел на грубейшее нарушение воинского устава, да что там, на преступление. Но, зная Павсания, можно подозревать, что тот проявит истинную лакедемонскую справедливость: похвалит Галиарта за спасение сына, а затем осудит за неповиновение старшему по званию. На смерть. Или на изгнание — запретит, например, приближаться к Спарте ближе, чем на тысячу стадиев. И придется переселяться подальше от родных холмов. Сюда, например, на остров быков. Галиарт нервно усмехнулся. Конечно, лестно было представлять себя преемником самого государя на посту изгнанника, но вряд ли местные власти предоставят ему апартаменты в царском дворце и содержание. Даже учитывая, что он сын лакедемонского наварха.

Дверь покоев царя распахнулась, выпуская коротышку-доктора. Как бишь его… Евельфонт? Еврифонт? Точно, Еврифонт. Из спальни донеслись хриплый смех царевича и тихий голос Павсания. Придав своему круглому лицу озабоченное выражение, эскулап захлопнул дверь и, кивнув «спутникам», вышел в коридор. Номарг у двери проводил лекаря долгим подозрительным взглядом. Галиарт тихо вздохнул.

После того, как было объявлено, что в их рядах завелся предатель, номарги стали злыми и настороженными. Их нервозность передавалась прочим спартиатам, прибывшим на Крит, и была единственной причиной, отравлявшей радость предстоящего триумфального возвращения царя Павсания на родину. Никто так и не рассказал толком, откуда взялось это подозрение. Царевич от расспросов отмахивался, Эпименид молчал, как рыба, а допытываться об этом деле у номаргов дураков не находилось. Так день шел за днем, и внешне все было спокойно, но Галиарт чуял своим длинным носом, что в воздухе сгущается нечто дурное. Быть может, это атмосфера искони враждебного Крита угнетала незваных чужеземцев? Сын наварха поймал себя на мысли, что несмотря на тревоги и проблемы, ожидающие его в Спарте, он желает как можно быстрее вернуться к родным лаконским берегам.

Дверь приемной снова распахнулась. Это опять был доктор Еврифонт с небольшим сосудом в руках. За спиной лекаря маячил Ион.

— Командир велел, чтобы ты был готов сопровождать его, — сказал историку Тисамен. — Пойдем смотреть здоровенную катапульту царевича Диона.

— Я готов, — Ион показал зажатые в руке листы папируса и угольный карандаш.

Гиппагрет Иамид свирепо поглядел на них, и юноши поспешно закрыли рты. Доктор, побренчав склянками у себя на столе, потянул на себя ручку двери спальни Павсания.

— Царевич еще не ушел, — нахмурил брови бдительный Иамид.

— Ну и что же? — смело отвечал лекарь. — Государю уже пора принимать лекарство.

И вошел в спальню. Иамид, дернув плечом, не стал ему препятствовать. Внезапно раздался громкий возглас и звон упавшей на пол посуды, а через мгновенье из спальни выскочил доктор, дико вращая глазами и вопя:

— Там… там!

— Что-о-о? — страшно заорал Иамид и, отшвырнув с дороги лекаря, кинулся в комнату царя. За ним, шипя выхватываемыми из ножен мечами и топоча, как слоны, бросились остальные номарги. Только потом в спальню смогли протиснуться «спутники» царевича Пирра.

Картина, открывшаяся их взорам, была поистине жуткой. Царь Павсаний лежал поперек кровати, скомкав простыни скрюченными пальцами рук. Его глаза, подернувшиеся пленкой, безжизненно глядели в потолок, рот был искривлен в беззвучном крике. Хитон спереди был мокрым от крови, натекшей от торчавшей в области сердца рукояти кинжала. Пирр, бессильно уронив руки, стоял на коленях у кровати и бессмысленно тряс головой. Его лицо было пунцовым, по щекам струились слезы, из открытого рта вылетали хриплые вздохи.

Ворвавшись в спальню, номарги и «спутники», шевеля обнаженными клинками, лихорадочно оглядывались вокруг, ища злодеев. Иамид бросился в угол и вышиб ногой дверь уборной. Но, кроме Эврипонтидов, в помещении никого не было.

— Врача сюда! — закричал Галиарт, с ужасом глядя на окровавленного царя. — Быть может, еще не поздно….

Гиппагрет, подскочив к царю, приложил руку к его шее.

— Государь мертв, — сиплым голосом произнес он.

— Боги всеблагие! — выдохнул Ион, уставившись на торчавший из груди царя кинжал. Галиарт покрылся гусиной кожей: это был кинжал царевича! Тот самый, с рукоятью в виде оскалившегося вепря, подаренный Павсанием сыну в день, когда их осудили на изгнание.

Иамид тоже заметил это: кинжал был приметным, царевич очень им дорожил и всегда носил при себе.

— Ты-ы-ы! — зарычал номарг, бросившись к Пирру. Подняв за грудки, великан затряс царевича, как соломенную куклу. — Мерзавец! Сме-ерть!

Отшвырнув молодого Эврипонтида, гиппагрет схватился за меч. Его глаза дико вращались. Переглянувшись, Галиарт и Ион одновременно повисли у него на руках. Тисамен встал перед откинувшимся на стену Пирром, заслонив его от других номаргов, продолжавших втекать в спальню.

— Прочь! — Иамид тряхнул плечами и Галиарт с Ионом отлетели от него, как котята. Но на ногах удержались и встали по обе стороны Тисамена, стиснув зубы и обнажив мечи. Номарги, повинуясь бешеному взгляду Иамида, двинулись на них.

— Что ты творишь, гиппагрет? — заорал Галиарт, почувствовав, как по спине липким ручейком потек страх. — Ты что, спятил? Неужели ты думаешь, что это царевич убил отца?

— А кто еще? — проскрежетал лохаг номаргов. — Здесь больше никого нет!

— Проклятье, убийца мог сбежать через тайный ход! — не сдавался Галиарт. — Их тут может быть десяток.

— Это — его кинжал, — кривой палец номарга ткнул в сторону мертвого тела. — Ты хочешь сказать, что некий убийца отнял у него оружие, заколол царя и убежал, так что ли?

— Не знаю, — растерялся Галиарт. — Но в этом нужно разобраться….

— Командир, скажи ты им… — обернулся Тисамен к царевичу.

Но Пирр только хрипел, мотал головой и царапал пальцами пол, пытаясь подняться.

— Прикидывается, пес! — рявкнул Иамид. — Корчит из себя сумасшедшего. Думает, это сойдет ему с рук… Ну нет! С дороги, сопляки! Убью!

Гиппагрет снова шагнул вперед, потрясая загнутой лакедемонской махайрой. Остальные номарги, шесть или семь человек, хмурясь, последовали за командиром. «Спутники» побледнели, сомкнулись плечо к плечу, выставили клинки.

— Пока мы живы, ты его не коснешься! — прошипел Галиарт, сжав зубы, чтобы не клацать ими от страха. Умирать отчаянно не хотелось.

Иамид продолжал медленно наступать. В его глазах была смерть.

— Стой, гиппагрет! — раздался голос от двери.

В комнату, уже и без того забитую людьми, протиснулся Эпименид.

— Великие боги! — простонал он, глянув в сторону распластавшегося на кровати мертвого тела. — Так это правда!

— Молодой Эврипонтид убил государя, — прогавкал Иамид. — Убил отца… негодяй. И обесчестил нас всех, доверивших ему, позволивших войти к царю….

Распалив себя этими словами, номарг прыгнул вперед, замахнувшись своей страшной махайрой. Галиарт с Тисаменом синхронно блокировали, и Тисамена силой удара повалило на пол, но Галиарт устоял, едва не выронив меча.

— Остановись, гиппагрет! — воскликнул Эпименид. — Оставь их!

— Кто ты такой, чтобы приказывать мне? — огрызнулся номарг, нанося сокрушительную серию из трех ударов. Стесненные ограниченным пространством Ион и Галиарт парировали ее каким-то чудом, а Тисамен, потемнев лицом, прямо с пола сделал решительный выпад. Иамиду пришлось отскочить, чтобы не получить клинок в живот.