Балаустион - Сергей Конарев

— Троянскому коню в ранге эфора, — упрямо пробурчал Феникс, не доверявший перебежчикам.

— Мы уже собирались выезжать за тобой к старине Поламаху, когда наши вернулись, так что о визите к Змею знаю без подробностей. В двух словах: по поводу своего поступка в синедрионе эфор сказал, что пришло время перемен, и сейчас, когда восходит звезда Эврипонтидов, он хотел бы забыть былые несогласия и стать нам союзником. Политика, мол, его не интересует, его интерес — торговля. Наши вежливо слушали и кивали. А Мелеагр, наверное, дулся от гордости — он напророчил, что после него былые противники хлынут в стан Эврипонтидов вешней рекой.

— Лживый мужеложец! — вставил Феникс.

— Затем Гиперид угостил всех роскошным ужином, показал свою коллекцию рабынь….

— О! — отметил Леонтиск.

— …похвастался особняком, больше известным как Красный дворец.

— Проклятое логово разврата, — процедил Феникс без обычного шутовства. — У дяди Эврипа, младшего брата отца, прошлой осенью пропала дочка, двенадцать ей было. Сестренка моя, значит, кузина… Ее потом нашли в лесу на Тайгете — голую, всю изрезанную. И мертвую, разумеется.

— Да, я помню, — осторожно кивнул Галиарт. Он знал, что у Феникса «бзик» на этом происшествии.

— Отец и дядя уверены, что это дело рук Гиперида. Доказательств, конечно, никаких.

— Соболезную, — выдохнул Леонтиск. Они с Галиартом поглядели друг на друга, одновременно вспомнив об одном и том же, и помрачнели.

Оставшуюся часть дороги до крепости друзья проделали в молчании — призрак безжалостной смерти, забирающей женщин вместо мужчин, отбил охоту к разговору. Напрочь.

Ряды весел, повинуясь заунывному ритму кларнета, размеренно взбивали тугую серо-зеленую гладь моря. Галиарт, опершись на борт локтями, зачарованно наблюдал за лопастями, взмывавшими в воздух и погружавшимися в воду с новым пенным гребком. С нижней палубы слышался хриплый бас боцмана-келевста, над головой ветер раздраженно хлопал парусом. «Навсикая», одна из шести триер восточного флота Лакедемона, уверенно и грузно двигалась вперед.

Они отплыли ранним утром, а перед этим целые сутки просидели в порту, пережидая непогоду. Пирр носился по крепости, проклиная ветер, богов и непредвиденную задержку, и уговорил-таки геронта Мелампода, главу отправленной к Павсанию комиссии, выйти в море еще до того, как полностью утихло волнение. Ветер и сейчас еще энергично теребил снасти, а волны нет-нет да ударяли в борт, рассыпаясь долетавшими до самого лица холодными брызгами. Но капитан авторитетно заявил, что до вечера шторма не будет, и до этого времени корабль с помощью богов должен достигнуть столицы Крита, или же, если помешает противный ветер, успеть укрыться в одной из западных гаваней острова. Критяне, несомненно, удивятся, когда во второй раз за текущий — зимний! — месяц увидят у своих берегов лакедемонскую триеру. Поползут, побегут слухи меж прибрежных крепостей и поселков, и забеспокоятся зимующие в горных цитаделях пираты — не готовится ли очередная кампания против вольного морского братства?

Галиарт усмехнулся. Да, боевых кораблей пираты побаивались, и отец Галиарта, наварх Каллиброт, периодически пускал ко дну зазевавшиеся фелюги морских разбойников. Устранял конкурентов — так говорили злые языки. Однако очистить воды от засилья пиратов было не по силам ни крошечному флоту Лакедемона, ни кораблям других прибрежных полисов Греции, ни даже морской армаде Родоса. Для этого потребовались морские силы и огромные денежные средства великого государства. Одиннадцать лет назад римский военачальник Помпей Великий, облеченный чрезвычайными полномочиями, собрал под свое начало флоты всех подвластных и зависимых земель и объявил пиратству тотальную войну. За три месяца все Срединное море было очищено — в кои-то веки римляне совершили благородное и очень полезное — не только для самих себя — дело. Помпей сжег и пустил на дно почти полторы тысячи разбойничьих кораблей, истребил более десяти тысяч головорезов, и вдвое больше взял в плен. От такого разгрома пираты не могли оправиться до сих пор, и предпочитали промышлять по-тихому. Могущество морской вольницы, некогда державшей в страхе все берега Срединного моря, собиравшей дань с торговых гильдий от Гадеса до Тира и на равных сражавшейся с флотом величайшей из держав, навсегда кануло в бездну истории.

Тем не менее побережье острова Крит, колыбели пиратства, было усеяно крепостями князьков, формально подчинявшихся сидевшему в Кидонии царю, на деле же правивших в своих пределах совершенно безраздельно. Каждый из них имел собственный — приличный или не очень — флот, и почти каждый время от времени посылал своих капитанов пощипать торговые суда, в теплое время года во множестве плававшие с Запада на Восток и обратно.

Царь Полидор, имевший среди предков и египетских Птолемеев, и сирийских Селевков, смотрел на подобные «шалости» подданных сквозь пальцы. Происходило сие то ли потому, что не было никакой возможности уследить за ними, то ли оттого, что часть награбленного в морских разбоях приходила к царю в качестве налога. Полидор был уже достаточно немолод — настолько, чтобы быть два десятка лет назад разбитым в сражении тем самым спартанским царем Павсанием, который последние восемь лет провел в его столице в качестве вынужденного гостя. Неизвестно, как влияла на взаимоотношения двух монархов память о той давнишней войне. Пирр пару раз упоминал о каких-то неприятных ситуациях, но настолько невнятно, что Галиарт счел, что царевичу и самому мало что известно. Старый царь был не из тех, кто вслух жалуется на невзгоды.

Почувствовав знакомое, и от этого не менее противное шевеление в желудке, молодой лакедемонянин понял, что, пожалуй, задержался у борта. Отцовская любовь к морю отчего-то не передалась старшему сыну, как, впрочем, и многие другие качества доблестного наварха Каллиброта. Оттолкнувшись руками, Галиарт выпрямился и огляделся. Из друзей на палубе находился лишь Ион. Не выпуская из рук вечных табличек для письма, молодой летописец чинно беседовал с капитаном. Опять что-то выспрашивает о навигации, абордажном бое или морских диковинах….

И-ик! Очередной дурной симптом — завтрак начал искать пути отступления из желудка. Надо бы полежать. Удержавшись от желания сплюнуть в море — моряки говорили, что боги пучины обязательно покарают дерзнувшего на это наглеца, — сын наварха спустился по лестнице на одну палубу вниз. Капитанскую каюту занял геронт Мелампод и его свита, так что царевичу и его «спутникам», в число коих недавно вошел Галиарт, пришлось ютиться в длинном и темном кубрике, который обычно занимали келевст и другие старшие офицеры корабля. Обстановка помещения была скромной — «Навсикая», триера, на которой привелось путешествовать спартанской делегации, была рядовым боевым кораблем. Низкий потолок, серые стены, два небольших ромба-иллюминатора в борту. И бесконечный звон цепей и ритмичное «ух — уу-ух» гребцов, верхняя палуба которых располагалась прямо под полом. К этому звуку, впрочем, все быстро привыкли, он укачивал с таким же успехом, как и неизбежная бортовая болтанка.

Последствия были налицо — еще на подходе к грязным холщовым занавескам, заменяющим кубрику дверь, Галиарт услышал мерный храп. Войдя внутрь, сын наварха обнаружил, что большинство подвесных деревянных шконок заняты. Царевич спал в самом дальнем углу, положив голову на вызывающий уважение своими размерами бицепс. Подле него расположились «спутники». Впрочем, спали не все: Тисамен и Феникс, оба при оружии, сидели неподалеку от входа и молча играли в кости. Памятуя об убийце, друзья-телохранители дружно решили продолжить охранять молодого Эврипонтида круглые сутки.

— Ты дрыхнуть? — вполголоса поинтересовался у Галиарта Феникс.

— Угу, — кивнул сын наварха. — Пожалуй.

— Давай, — Феникс махнул рукой в сторону пустой шконки. — Не забудь, что с полудня — твоя очередь. Я тебя разбужу.

— Возьми плащ, — не отрывая взгляда от покатившихся костей, Тисамен протянул руку назад, стащил со спинки стула шерстяной трибон и бросил Галиарту. — Из двери дует.

— Благодарствую, — улегшись на покрывавшую шконку истертую циновку, Галиарт отвернулся к стене, на которой талантливой рукой были выцарапаны полтора десятка картинок обнаженных жен и мужей. Их позы были продуманно разнообразны, хотя изображали, в общем-то, одно и то же. Чтобы прогнать тут же нахлынувшие сладкие ассоциации, вызвавшие мгновенное затвердение в паху, Галиарт крепко зажмурил глаза, тщательно завернулся в плащ и приказал себе уснуть.

Капитан оказался прав: к вечеру на горизонте выросли черные кручи критского берега, а на закате их встретили две биремы и отвели в порт Кидонии. Геронт Мелампод, Пирр и их сопровождающие поднялись на палубу. «Навсикая» медленно шла за передней биремой, нацелившись в узкую горловину между защищавшими вход в бухту Кидонии молами. Концы молов венчали башни-маяки, идентичные, как близнецы-великаны. Сейчас, в сумеречную пору, в глазницах великанов горели желтые огни. Зрелище было впечатляющее.