Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

Ричард неосознанно повторил приветствие Эдварда, но никто не произносил ее имени, подобно ему, словно самое ласковое из всех нежнейших. Анна выдала себя, ярко вспыхнув, но все еще ничего не отвечала, ибо не могла, не доверяя собственному голосу. Когда-то, много лет назад, она согласилась на детское пари с Френсисом Ловеллом и выпила в мгновенной последовательности два кубка бургундского вина. Сейчас ощущения были точно такими же, у нее кружилась голова, в которой все озарялось светом, горело лицо, и леденели руки. Какие серые у него глаза! Тем не менее, Анна всегда помнила их голубыми. Она едва чувствовала себя способной поверить, что Ричард на самом деле здесь, совсем близко, стоит лишь руку протянуть. Но девятнадцать месяцев... Девятнадцать месяцев для обоих вмещали целую жизнь. Ричард колебался. Он равно испытывал замешательство из-за ее близости, после стольких месяцев разлуки и от затянувшегося молчания Анны. Не так юноша представлял себе их воссоединение. Девушка казалась напуганной... Не им же, разумеется? Эта мысль явилась невыносимой, но следующая оказалась еще хуже. Неужели она полюбила красивого сына Маргариты? Анна скорбит по Ланкастеру? Из-за его смерти она носит траур?

'Я искренне сожалею о гибели твоего отца. Никогда не допустил бы, чтобы все произошло именно так'.

Она склонила голову. Она знала это с той же уверенностью, как то, что солнце каждое утро поднимается на востоке, как то, что Его Святейшество, Папа Римский, не подлежит низвержению, и то, что честолюбие, более других описанных Святой Церковью грехов, заставляет людей прибегать к разрушениям.

Незнакомцы, неохотно пришло в голову Ричарду, они словно внезапно превратились друг для друга в незнакомцев. Он отступил назад, рассматривая ее. Анна, кажется, стала выше ростом с того дня, когда они виделись в прошлый раз, и мягче в изгибах там, где Ричард помнил ее плоской, будто проваливающейся, но также слишком напряженной, слишком исхудавшей. Молодой человек нашел обручальное кольцо на руке кузины ослепительным и богохульно ярким рядом с тусклостью траурного платья. Анна создавала впечатление нежелания встретиться с ним взглядом и упорно исследовала глазами щирокий набедренный меч. Неужели она представляла его омытым кровью Барнета и Тьюксбери?

'Анна, я сейчас тебе не лгу, я никогда тебе не лгал. Я не сожалею о гибели Ланкастера. Встреться мы с ним на поле боя тем утром, сделал бы все от себя зависящее, чтобы лично лишить его жизни. Тем не менее, мне больно, крайне больно от горя, которое его уход мог тебе причинить'.

'Горя?'

Анна воззрилась на него, открыв рот. Горя? Из-за Ланкастера? Благословенная Богородица, он не может думать, что она волнуется из-за Ланкастера, что она добровольно отправилась в его постель!

'О, нет, Ричард!'

Единожды вслух произнеся это имя, в конце концов, Анна почувствовала необходимость его повторить, как бы доказывая всеми своими силами личное право после целого года вынужденного молчания, года, в течение которого она так часто слышала это имя, выплевываемым, словно ругательство.

'Ричард, ты хочешь узнать, что я испытала, услышав о его смерти?'

Она придвинулась ближе, или, может быть, это сделал он, но больше пространства уже между ними не осталось. Юноша напряженно кивнул.

'Я могу рассказать только тебе... только тебе', - произнесла она, на сей раз очень тихо. 'Больше никому, ведь это постыдно жестоко и не по-христиански - допускать подобное. Понимаешь, Ричард, я обрадовалась. Я сильно обрадовалась...'

Он не сразу ответил, потянувшись к ее оставшейся выпуклой щеке, при соприкосновении с кожей Анны его пальцы показались легкими и холодными.

'Думаю, я отдал бы все, чем владею, чтобы услышать, как ты это скажешь', - прошептал Ричард, и комната озарилась для Анны ослепительным светом солнечной дымки.

Они стояли так близко, что юноша мог видеть тени, бросаемые опущенными, казавшимися золотистыми у корней ресницами девушки и задрожавшими на ее щеках, когда он коснулся губ Анны своими губами в очень нежном и легком, но далеком от братского поцелуе.

Глава вторая

Ковентри, май 1471 года

По причине впадения Ковентри в королевскую немилость из-за поддержки Уорвика во время его восстания, приор Дерам и лорд-мэр Бетте решили почтить своего недовольного монарха столь щедро выражаемым гостеприимством, чтобы он не смог отказать в более благосклонном расположении этому провинившемуся городу. На воскресенье в зале Святой Марии планировалось устройство тщательно продуманного пира, подготавливаемого за счет местных жителей, но в субботнюю полночь его предварял ужин у приора. Стол, представший зрению йоркистских лордов в большом монастырском зале, впечатлял даже в сравнении с пугающими роскошью критериями Эдварда. Вдобавок, Уилл Гастингс неизмеримо ободрил приора Дерама, побожившись, - и брюггский вельможа Луи де ла Грютхюзе не готовил такого изысканного банкета.

Уилл не сильно поступился правдой. Обычный королевский прием пищи из двух перемен заключался в трех или четырех блюдах, превратившихся не менее, чем в четыре перемены, каждая из пяти отдельных блюд, расположившихся на позолоченных тарелках. Из-за субботнего дня пришлось отказаться от мясных кушаний, вместо которых приорские кулинары расстарались приготовить богатый выбор рыбных деликатесов, способных искусить самый причудливый вкус. Здесь присутствовали дельфин, обильно нашпигованный каштанами, запеченный угорь, осетр, зажаренный в 'рукаве' с изюмом, корицей и имбирем. Как подсластитель чаще подавали сахар, чем мед, винные кубки не успевали опустошаться от сладкого белого итальянского вина, глинтвейна и мальвазии, каждое окончание перемены блюд украшалось появлением тщательно созданной сахарной фигуры, оказывавшейся то единорогом, то Святым Георгием, сражающим дракона, то Белыми Йоркскими Розами.

Уилл наслаждался сверх меры, хотя именно его пристрастие к злым развлечениям радовало соратника Эдварда больше богато приправленных дорогими пряностями блюд. Веселье началось, как только Ричард подвел к королевскому столу девушку, и кровно, и в связи с заключенным ею браком запятнанную государственной изменой. Гастингс едва удержался от смеха при