Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина - Владимир Набоков

[XVI]

   Прекрасны вы, брега Тавриды;   Когда вас видишь с корабля   При свете утренней Киприды, 4 Как вас впервой увидел я;   Вы мне предстали в блеске брачном:   На небе синем и прозрачном   Сияли груды ваших гор, 8 Долин, деревьев, сёл узор   Разостлан был передо мною.   А там, меж хижинок татар…   Какой во мне проснулся жар!12 Какой волшебною тоскою   Стеснялась пламенная грудь!   Но, Муза! прошлое забудь.

[XVII–XIX]

В этих строфах восхитительно и кратко представлены модные литературные стили. Иллюстрируются две разновидности романтизма

Как я заметил в другом месте (см. коммент. к главе Шестой, XXIII, 2), романтический стиль в его общем виде восходит к вымышленной Аркадии итальянских и испанских любовно-приключенческих романов. С их расположенных в долинах лугов смятенные, теряющие рассудок влюбленные — несчастные рыцари и молодые ученые — обычно бегут в горы и предаются там любовному безумию. Облака набегали на луну и ручьи журчали в пасторальной поэзии столь же аллегорично, сколь облака и родник — над и под могилой Ленского три века спустя. В восемнадцатом веке швейцарские и шотландские проводники показали выбившемуся из сил поэту водопад и печальные хвойные деревья. Оттуда легко было добраться до безлюдного байронического пейзажа — наверх к валунам над лесистой полосой или вниз к морским скалам, где шумел прибой. В целом эта разновидность романтизма тесно связана с патологической неприязнью Века Разума к конкретной «непоэтической» подробности и его страстью к общему понятию. В этом смысле «романтизм» Байрона логически продолжает «классицизм». Смутное понятие стало еще более смутным, и освещенные лунным светом развалины остались такими же прекрасными и туманными, как и «страсти», порожденные инцестом и античными пьесами. Как я уже заметил, лишь в нескольких стилизованных изображениях зимнего пейзажа Пушкин действительно переключился (в окончательном тексте) с обобщенного аркадского вида на конкретное изображение. В описаниях природы его симпатии были всегда на стороне восемнадцатого века. Строфа XVIII — критическое воплощение второй, «конкретной», фазы романтизма, его интереса к «обычным» подробностям и «реалистическим» мелочам, совершенно лишенным того естественного поэтического оттенка, который свойствен словам «океан» или «соловей». Именно в связи с этим новым стилем романтики заново открывают фламандских мастеров и елизаветинских драматургов.

И, наконец, следует заметить, в этих строфах Пушкин говорит о современных литературных течениях — в переходе от «поэтического» восточного фонтана к «непоэтичному» утиному пруду как аллегории собственной жизни. Можно также увидеть некоторую аналогию между намеченной им здесь эволюцией и тем, что он пишет о Ленском в строфах XXXVI и XXXIX в главе Шестой.

[XVII]

   Какие б чувства ни таились   Тогда во мне — теперь их нет:   Они прошли иль изменились… 4 Мир вам, тревоги прошлых лет!   В ту пору мне казались нужны   Пустыни, волн края жемчужны,   И моря шум, и груды скал, 8 И гордой девы идеал,   И безыменные страданья…   Другие дни, другие сны;   Смирились вы, моей весны12 Высокопарные мечтанья,   И в поэтический бокал   Воды я много подмешал.

[XVIII]

   Иные нужны мне картины:   Люблю песчаный косогор,   Перед избушкой две рябины, 4 Калитку, сломанный забор,   На небе серенькие тучи,   Перед гумном соломы кучи —   Да пруд под сенью ив густых, 8 Раздолье уток молодых;   Теперь мила мне балалайка   Да пьяный топот трепака   Перед порогом кабака.12 Мой идеал теперь — хозяйка,   Мои желания — покой,   Да щей горшок, да сам большой.

2 косогор. Русское слово, подразумевающее двойной наклон: скат холма и скос дороги (или какого-нибудь другого участка земли), по диагонали спускающейся с него.

6 Слово гумно означает «сарай» или «амбар», в которых есть площадка для молотьбы и место для хранения зерна.

12 покой. См. коммент. к строке 20 «Письма Онегина».

14 щей [род. пад.; «щи», им. пад.] — суп из капусты. В этой строке Пушкин использует русскую пословицу, означающую: «Моя пища проста, но я сам себе хозяин».

[XIX]

   Порой дождливою намедни   Я, завернув на скотный двор…   Тьфу! прозаические бредни, 4 Фламандской школы пестрый сор!   Таков ли был я, расцветая?   Скажи, Фонтан Бахчисарая!   Такие ль мысли мне на ум 8 Навел твой бесконечный шум,   Когда безмолвно пред тобою   Зарему я воображал   Средь пышных, опустелых зал…12 Спустя три года, вслед за мною,   Скитаясь в той же стороне,   Онегин вспомнил обо мне.

5–11 См. «Бахчисарайский фонтан» (поэму в 578 строк, написанную ямбическим тетраметром, свободно рифмованную, созданную в 1822 г. в Кишиневе и опубликованную в 1824 г. в Москве со статьей Вяземского в качестве предисловия), особенно строки 505–59 — о посещении Пушкиным бывшего ханского «Дворца в саду», где в строках 533–38 дается ответ «Путешествию», XIX, 7–10, при этом обыгрывается та же рифма «шум» и «ум».

Намеренно «прозаическое» описание фонтана добавлено Пушкиным в примечании к поэме; что сопоставимо с «бреднями, сором» «Путешествия», XIX, 1–4.

[XX]

   Я жил тогда в Одессе пыльной…   Там долго ясны небеса,   Там хлопотливо торг обильный 4 Свои подъемлет паруса;   Там все Европой дышит, веет,   Все блещет Югом и пестреет   Разнообразностью живой. 8 Язык Италии златой   Звучит по улице веселой,   Где ходит гордый славянин,   Француз, испанец, армянин,12 И грек, и молдаван тяжелый,   И сын египетской земли,   Корсар в отставке, Морали.

1 Нам не показано, как Онегин реально участвует в веселой итальянизированной жизни Одессы (XX—XXIX). Видно, как не он, а наш другой герой, Пушкин, наслаждается ею в этих десяти строфах, перекликающихся изображением особенностей южной жизни с театральными, эротическими и гастрономическими восторгами жизни петербургской, описанной в главе Первой.

В главе Первой Пушкин сочетал петербургские воспоминания с обстоятельствами своей жизни в Одессе, которые он в то время описывал (осень, 1823 г.). Мы мельком видим (глава Первая, L), как он бродит над морем и жаждет увидеть корабль, который перенес бы его из России в Африку, в обратном порядке повторив путь его предка. Эти строфы «Путешествия» писались в вынужденном уединении Михайловского в начале 1825 г. Одесса 1823–24 гг., в те дни не более чем ностальгическое убежище, ныне, в 1825 г., вспоминается с таким же наслаждением, как и Петербург с его удовольствиями. И образ «Италии златой» в главе Первой, XLIX, сокращается теперь до воспоминаний о мелодичной итальянской речи на улицах Одессы.

2 Там долго ясны небеса. Сжатие до четырехстопника александрийских стихов Туманского — второй строки его стихотворения «Одесса» (цитируется в моем коммент. к строфе XXI, 1–9).

[XXI]

   Одессу звучными стихами   Наш друг Туманский описал,   Но он пристрастными глазами 4 В то время на нее взирал.   Приехав он прямым поэтом,   Пошел бродить с своим лорнетом   Один над морем — и потом 8 Очаровательным пером   Сады одесские прославил.   Всё хорошо, но дело в том,   Что степь нагая там кругом;12 Кой-где недавний труд заставил   Младые ветви в знойный день   Давать насильственную тень.

1–9 Одессу звучными стихами / Наш друг Туманский описал... Туманский, второстепенный поэт — коллега Пушкина по службе в канцелярии графа Воронцова — в 1824 г. посвятил Одессе следующие тяжеловесные ямбические шестистопники: