Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

Онегин. «Опыты» — настольная книга большинства классиков русской литературы. Тарковский же штудировал её, как минимум, с 24 мая по 8 июля, хотя впервые обратился к ней ещё в январе. 15 июня он выписал две цитаты. Первая: «Жалок, по-моему, тот, кто не имеет у себя дома местечка, где бы он был и впрямь у себя, где мог бы отдаться личным заботам о себе или укрыться от чужих взглядов!» Вторая: «Иногда следует развлекать душу необычными для неё занятиями, волнениями, заботами, делами; наконец, нужно прибегать к перемене места, как поступают с больными, чей недуг не поддаётся исцелению».

Ключевая особенность текста и даже стиля Монтеня состоит в том, что он будто актуален для любого не только творческого, но попросту активного человека. С этим автором через века может беседовать каждый. В данном случае нетрудно заметить, как между двумя фразами из «Опытов» «помещается» вся текущая жизнь Тарковского.

Чуть позже, 8 июля, режиссёр выписал другую цитату, которая отражает его положение и мысли подобно старинному зеркалу: «Моя потребность в свободе так велика, что, если бы мне вдруг запретили доступ в какой-то уголок, находящийся где-нибудь в индийских землях, я почувствовал бы себя в некоторой степени ущемлённым. И я не стал бы прозябать там, где вынужден был бы скрываться, если бы где-то в другом месте можно было бы обрести свободную землю и вольный воздух. Боже мой, как трудно было бы мне переносить участь стольких людей, прикованных к какому-то определенному месту в нашем государстве, лишенных доступа в главные города и королевские замки и права путешествовать по большим дорогам за то, что они не желали повиноваться нашим законам! Если бы те законы, под властью которых я живу, угрожали мне хоть кончиком мизинца, я немедленно постарался бы укрыться под защиту других законов, куда угодно, в любое место. В наше время, когда кругом свирепствуют гражданские распри, всё моё малое разумение уходит на то, чтобы они не препятствовали мне ходить и возвращаться куда и когда мне заблагорассудится».

20 июня Моццато и Казати, наконец, приехали. Работа возобновилась. Основное её направление состояло в том, чтобы в очередной раз подстроить смету под новые обстоятельства. В этом нескончаемом процессе проходил весь подготовительный период, но руководство «RAI» всё время требовало уточнения расчётов. Итальянская компания заявила, что не будет финансировать ни одного кадра из той части «Ностальгии», которая должна сниматься в СССР. И именно после этого Тарковский впервые ставит перед коллегами, а главным образом перед собой вопрос: а что если весь фильм снимать в Апеннинском полуострове?

Пока это лишь дерзкая идея. Если посмотреть смету, обновлённую в конце июня, то в ней всё ещё много московских сцен. После сокращений осталось два месяца съёмок в Италии и полмесяца в СССР — соотношение один к четырём. При этом, что интересно, «русский дом» режиссёр уже решил снимать за пределами родины, тогда как эпизоды под условными названиями «сон» и «стихи» приходились на Подмосковье. Их можно было сделать вообще за считанные дни, чтобы вернуться в Рим поскорее.

Если проводить параллели между планами по состоянию на июнь 1981 года и тем, что вошло в итоговый фильм, то «сон» выльется в четыре эпизода[492], снятых в павильоне и не имеющих каких-либо национальных признаков. А сцена «стихи»[493] получится, напротив, нарочито итальянской. Она будет сниматься в церкви девы Марии возле Сан-Витторино. Иными словами, похоже, что для «Ностальгии» не требовалось никакого специфического пейзажа, который нельзя было бы найти в Италии.

24 июня Тарковский повёз Моццато и Казати в посёлок Десна, где, напомним, когда-то собирался снимать дом Горчакова. Оглядевшись, итальянцы подтвердили предыдущую мысль и даже подсказали, где конкретно именно на Апеннинском полуострове стоит искать нечто подобное: на севере, в долине реки По. Из этого, кстати, следует то, что не вполне очевидно из фильма: река в сценах с домом имела для режиссёра принципиальное значение.

По — одна из крупнейших водных артерий Италии. На ней располагаются такие города, как Пьяченца, Кремона, Турин, чуть поодаль — Феррара, в которой родился Антониони. Она течёт через Пьемонт и Ломбардию к Венеции, но Тарковский тут, похоже, так и не побывает. Он вообще редко появлялся на севере страны, разве что в Милане и, собственно, Венеции.

21 июня состоялась встреча с Тосканом дю Плантье, на которой француз предложил режиссёру поставить «Бориса Годунова». На тот момент «Gaumont» ещё не успел вкусить всей прелести сотрудничества с Андреем через советские инстанции, потому речь шла о совместной картине с «Мосфильмом». Ясно, что интерес студии вызвал не столько текст Пушкина, сколько чрезвычайно любимая на западе опера Мусоргского.

Тарковский был готов к этому предложению, поскольку о намерении дю Плантье его заранее предупредил по телефону Гуэрра. Андрей не отказался, но, забегая вперёд, скажем, что он не станет делать этот фильм с французами, хотя в 1983 году поставит оперу «Борис Годунов» в лондонском Королевском театре Ковент-Гарден. Предложение от англичан, которое поступит совсем скоро, 5 ноября, подтверждает огромный интерес Запада именно к такой работе режиссёра.

Для самого Тарковского, приверженца пребывания в зоне комфорта, которого постоянно испытывали и донимали внешние обстоятельства, опера стала манящим вызовом. Он «дебютировал» в этом виде постановочного искусства ещё в юности, когда зимой 1947 года угодил в туберкулёзную больницу. Там он сделал множество спектаклей для маленьких пациентов, включая сцены из оперы «Майская ночь» Римского-Корсакова по мотивам повести Гоголя. Режиссёр повторял: «Я не знаю более противоестественного жанра, чем опера. И именно из-за этого мне захотелось побывать в шкуре человека, который варится в таком котле, чтобы понять, что это такое. Чтобы попытаться всё-таки найти какую-то логику, естественность. Что может быть более странным — человек, изображая человеческие чувства, начинает петь, как птица?»[494]

Но вернёмся к работе с французами. Подобная оперная кинематография была недавно опробована ими. Фильм Джозефа Лоузи «Дон Жуан» (1979), снятый, кстати сказать, совместно с итальянцами, весьма понравился продюсерам, хотя его прокатный и фестивальный успех весьма сомнителен, о чём свидетельствует то, что картина удостоилась исключительно национальных премий Франции и Италии. Особый колорит этой постановке произведения Моцарта придаёт то, что кинофорумы отметили работу художника по костюмам, которого звали Франц Сальери.

Так или иначе, «Gaumont» решил запустить производство целой серии оперных лент, и работа Тарковского должна была стать подлинной жемчужиной. В качестве дирижера планировалось пригласить самого Герберта фон Караяна, пластинками которого Андрей заслушивался в пятидесятые, восхищаясь идеальной трактовкой Бетховена. Любопытное совпадение: Караян в то