Романески - Ален Роб-Грийе

событие, имевшее гораздо более важное значение для рассказчика, от чьего лица ведется повествование в данном произведении: угодив в устроенную противником ловушку на дороге, чуть позади наших передовых позиций, кстати, оплаченных накануне ценой больших потерь, подорвался на вражеской мине и умирал вместо меня несчастный Анри Робен, чье имя и фамилию я позаимствовал (с чем сегодня, как никогда прежде, я себя и поздравляю) после возвращения в Риу-Гранди-ду-Сул. Что касается кавалериста Симона, то я припоминаю, что звали его Пьером или, быть может, как-то иначе, но, во всяком случае, имя его было столь же незамысловато и банально, как и Пьер, хотя в статье в „Детективе“ его именуют Жан-Кёром. По свойственной бразильцам привычке часто путать фамилию с именем и наоборот, гипотетического, ниспосланного Провидением и как нельзя более кстати воскресшего свидетеля называют то Жан-Кёром Симоном, то Симоном Жанкёром, но хотя бы правильно пишут обе части. И все же однажды вопреки всем законам орфографии он превращается в некоего господина по фамилии „Janqueur“! Вот что он якобы сказал интервьюеру, как утверждают авторы статьи:

„Как и большинство девушек-подростков, которые расцветают на наших шикарных пляжах для богачей, украшая их своим присутствием, юная Мария-Анжелика позировала более или менее обнаженной, иногда, правда, редко, на дому у клиента, а в основном — в специализированных студиях или в никому не подконтрольных сомнительных заведениях для фотографов-профессионалов (вроде знаменитого Дэвида Г.), чьи скандальные композиции садо-эротического плана питают большой рынок нелегально издающихся и продаваемых из-под полы журналов, а также кормят и нищенок всех возрастов — порой совсем еще девочек, — тайком продающих иностранцам эти интимные открытки, вроде тех, что фигурируют сейчас в деле в качестве вещественных доказательств преступления.

В действительности все вполне резонно предполагают, что работа в качестве моделей является для этих красивых девушек всего лишь своеобразным алиби, точно так же, как служит им подобным же алиби и их принадлежность к системе так называемых „девушек по вызову“, опутывающей сетью страну. Основным занятием этих девиц, дающим им средства к существованию, но зато и часто приводящим их к гибели, является выполнение различных заданий полиции (если быть более точным, то — полиций: иногда и федеральной, но в особенности местной, вспомогательной, неофициальной или даже откровенно иррегулярной, то есть незаконной), которой они верно служат, в зависимости от обстоятельств, то в качестве осведомительниц, то в качестве шпионок и доносчиц, а то и в качестве приманок.

Ну, да вам известно об этих секретах Полишинеля ничуть не меньше моего. Не стройте из себя святую невинность. Среди ваших собратьев по профессии, то есть среди журналистов-соглядатаев, тоже полным-полно вспомогательных сотрудников различных спецслужб. Из всех известных фактов вытекает, что той ночью юная Мария-Анжелика, согласившись позировать у некоего неизвестного клиента (чего она бы никогда не сделала, если бы ее к тому не принудили члены бригады полиции нравов, отдела по борьбе с торговцами наркотиками или службы общей информации), вздумала противиться некоторым не оговоренным в соглашении действиям фотографа-любителя и стала защищаться. Разумеется, у нее не было приказа его убивать, ведь для такой грязной работы полицейские используют более искушенных и менее болтливых слепых исполнителей чужой воли. Но ей могло показаться, что ее собственная жизнь поставлена на карту (не будем уж говорить о ее чести!): черт знает каким огнем горели затуманенные галлюцинациями глаза одержимого маньяка, распалившегося до предела от тех кадров, что он в тот вечер чудом делал столь убедительными и совершенными благодаря тайным талантам „актрисы“.

Девушка же, охваченная диким страхом за свою жизнь, быстро избавилась от пут (если и не фальшивых, то, во всяком случае, затянутых фотографом довольно слабо, быть может, для того, чтобы не испугать будущую жертву преждевременно) и схватила первый предмет, подвернувшийся ей под руку: какое-то копье с раздвоенным острием, нечто вроде тех острог, что продают здесь для подводной охоты; это оружие только что фигурировало в сцене, придуманной напавшим на нее фотографом, в которой она, разумеется, исполняла роль жертвы, и, быть может, исполняла очень хорошо, проявив излишнюю чувственность. Две красные дырочки у основания шеи потер певшего не оставляют никаких сомнений в том, что именно послужило орудием убийства. Пожалуй, единственная странность всего происшедшего состоит в поразительно быстро наступившей смерти старика (де Коринт, которому еще довольно далеко до шестидесятилетнего рубежа, тем более шокирован выражением „старик“, что человеку, именуемому Пьером Жанкёром, если он действительно сражался на фронтах Первой мировой, должно быть тоже за пятьдесят): похоже, смертоносное орудие попало прямо в большую артерию, и несчастный быстро потерял очень много крови, вернее, практически был совершенно обескровлен. Он так и не успел позвать на помощь; что же касается девушки, то она обратилась в бегство и мгновенно исчезла с места преступления.

Драма эта развиралась в одиноко стоящем особнячке, где нет ни телефона, ни слуг. И вы, конечно, заметили, что на негативах нет никого, кроме этой девушки. Направление ее растерянного, беспомощного взгляда, устремленного прямо в объектив, как и направленность аксессуаров — например, остроги, — которым манипулирует находящийся за кадром воображаемый мучитель, позволяют думать, что этим мучителем был сам фотограф (составляющий единое целое со своим аппаратом), то есть тот, кто рассматривает фотографию. Что же касается личности убитого, то для меня нет никаких сомнений в том, кто он, тем более что этот мнимый граф де Коринт (как говорят, он незаконно присвоил себе этот дворянский титул) был в годы своей юности, во время Первой мировой войны, единственным свидетелем жестокой казни необычайно красивой цыганки, обвиненной в шпионаже, казни, совершившейся в точно такой же „инсценировке“. Итак, он был „свидетелем“ или кем-то еще — ну, вы меня понимаете. Преступные фантазмы имеют свойство повторяться вновь и вновь, как сказали бы психиатры“.

Разумеется, статья украшена для „оживления“ полным комплектом фотографий, сделанных извращенцем, получившим по заслугам, так как в аппарате нашли отснятую пленку, на которой Мария-Анжелика прекрасно изображала мимикой и жестами довольно показную, наигранную смесь экстаза и страдания, вплоть до самых последних спазмов и судорог, еще более волнующих, чем восторги наслаждения и муки боли. В конце репортажа помещена фотография снятой крупным планом узкой бальной туфельки с блестками цвета морской волны. Де Коринт, пораженный этими откровениями, задумывается и резко оборачивается к столику у изголовья кровати, где лежат две почтовые открытки, купленные им у негритянки. Он обнаруживает, что на одной из них воспроизведен тот же снимок туфельки, что и в газете: совпадает все, вплоть до мельчайших деталей, до зернистости фотобумаги, кадрирования, наводки на резкость, угла и точки съемки и линий, образованных