Сказка про наследство. Главы 1-9 - Озем

нужно пожертвовать чем-то – да всем!!.. И ведь жертвовали. Потом огонечек начал потихоньку затухать. Борис Васыр, Владимир Щапов, Вениамин Имбрякин, Кирилл Кулыйкин, Максим Елгоков и даже Генрих Сатаров – уже не такие. И дела их не такие. Мир стал другим – терпимым, разумным. Фанатизм, жестокость, расстрелы – это дикий атавизм из прошлого. Да, да. Или погодите. Интересно, а планы холдинга по закрытию убыточных производств в Кортубинской области – разве не что иное, как составление расстрельных списков? Значит, чекист Гранит Решов – чудовище, палач. Тогда кто вы, господа из Стальинвеста? Нащупайте рыжую шерсть под своими итальянскими рубашками. Больно колется?..

Вообще, откуда все берется? Ужасы нашей истории – войны, лишения, несправедливости, лагеря, расстрелы, нынешний разгул демократии. Даже в сказках бог Энгру не столь изобретателен. Последствия людской чудесатости:

Разольется кругом море –

Столько жертв и столько горя!

Лишь капля в этом море – трагедия одинокой бабушки Лидии Грицановны Чиросвий, которую она унесла с собой в могилу. Внукам теперь придется разбираться – есть же они, пусть не родные, так дети брата – двоюродные. Кровные наследники Гранита Решова. Не отвертятся! они слишком молоды, не опытны, чтобы отодвинуть и забыть, оправдаться, пожав плечами – что ж, так получилось, а наше дело – сторона, внуки за дедов не отвечают… Не только внуки – племянник тоже должен понять, даже если для этого понадобится бить Панькиной палкой не раз и не два. Готовься, Максим! по справедливости…

Мальчики в России всегда справедливые, хорошие, с честными намерениями и бескорыстием. Вот такой непуганый, несломанный Иван Елгоков. Пока его родители поглощены личными проблемами, они теряют из вида сына. А Юлия хватается за седую голову.

В институте Иван увлекся модным движением – волонтерством. Душа жаждала подвига (вот опять! вот зачем!!). Там, где наибольшая нужда – в больницах и хосписе, в домах для сирот и престарелых. Чем помочь? Немногим – физической силой. Таскать, убирать, штукатурить, прибивать, ухаживать за близлежащей территорией и др. Это для Ивана – не приученного к работе, холеного, балованного мальчика? Да! Он пыжился от гордости, прилагал максимум усилий. Несколько месяцев трудился почти регулярно. А в ответ получил удар под дых. В хосписе видел тягостное зрелище умирающих больных, в приюте – никому не нужных детей. Что могли волонтеры? Привезти подарки, развлечь (спеть, сплясать, рассказать сказку, сопли вытереть), выполнить мелкий ремонт, выволочь из кухни бачки с отходами, покрасить стены в палате, вымыть окна, сделать красивые фотографии для отчета. Нельзя изменить главного. Старик–инсультник со смешным имечком Бабай, с трудом ворочавший языком, все равно умрет после нового удара. Его жизнь состоялась из тюремных сроков, руки и плечи испещрены синими наколками. И к полуслепой бабке сын не придет проведать, и бабка назовет Ивана сыновним именем – он же молодой, похожий. Вихрастый мальчишка, чью мать-пьяницу лишили родительских прав, конечно, возьмет от волонтера подарок, но он уже не несмышленыш – скорчит пренебрежительную гримасу и безмолвно спросит глазами: что, откупаешься, чувак? Вероятно, кто-то в казенном учреждении обрадуется приходу волонтеров – любому разнообразию в жизни. Но так хочется осчастливить не кого-то одного, а всех! Счастья всем должно хватить! И не получается осчастливить… Иван пережевывал свой горький опыт и давился жесткими кусками, думал, мучился и в результате сорвался. Перессорился с друзьями – волонтерами из зоозащитников, заявив, что нельзя распыляться – если ты не в силах помочь человеку, что страдает рядом, то уж кошки, собачки, зайчики, стрекозы… ну, понятно. К горечи и разочарованию Иван осознал: да, не в силах помочь. Напоследок он ходил только в хоспис – и все выходил. Умер его подопечный – бывший уголовник Бабай из спального района Кортубина. С тех пор как отрезало. Иван не пошел на новогоднее мероприятие в институте, отказался получать личную книжку волонтера. Мысли подчинились депрессивному настрою. Чернота застила мир. Иван замкнулся молча, не делился ужасным знанием ни с кем. Но прошло время – дни, месяцы – и вместе с тьмой и холодом закончилась зима, на далеком озере Виждай истаял и заструился голубым блеском лед, сладко пахнуло весной. В неведомой Утылве умирала бабушка Лидия Грицановна Чиросвий, а сам Иван вдруг пошевелился, воспрянул к жизни. Но теперь было решено идти другим путем. Проклюнулся новый интерес – политика. Для молодости привлекательно тотальное ниспровергательство и самоутверждение за его счет. Угу, помним по российской истории честных мальчиков с горящими глазами. Собственно, про них вся эта книга. О политической деятельности Иван не распространялся – куда он ходил, с кем водил компанию. Точно не к отцу в Правый Блок – не имелось там молодежных ячеек. Недавнее разочарование ожесточило Ивана, к семье у него возникло отчужденность, недоверие. В неудаче Иван обвинил не только себя, родных, но и весь мир. Максим тут не спохватился, а зря! То есть, Иван должен был вляпаться – и он вляпался, пока родня не догадывалась, куда и почему. Одна лишь старая умная Юлия предвидела. Накаркала ворона! Правильно Кефирчик хотел другой вороне перья разодрать, чтобы не исполнялось пророческое карканье.

Недавно Иван спросил отца:

– Вы утверждаете, что против власти, но берете деньги от дяди Германа. Выходит, власти – ширма, и ваш Правый Блок тоже ширма. А главный в Кортубине – дядя Герман?

Максим не сразу нашел ответ: – Ну, почему же так?..

– А как? Не так? Вы придете к власти и вышвырнете дядю Германа? Он же главный олигарх!

– Иван, ты наивен!

– А ты нет?

**

После нечаянной супружеской измены и разговора на повышенных тонах с соседкой Дюшей Максим выскочил из дома по улице Коммунальной. Во дворе он не притормозил, а кинулся неизвестно куда и неизвестно зачем – хорошо хоть не в лягушачьем прыжке через бетонный колодец. Тут его окликнули.

– Привет!

Всего лишь одно слово. Максим точно натолкнулся на невидимое препятствие. Точно воздух, не изменив цвета (а у воздуха есть цвет? лишь отражение от красного светила?), сгустился и затвердел – нет, не в подобие гранита, но в нечто такое, что тоже могло послужить препятствием. Максим дернулся – раз, другой, третий? – действительно, уперся…

– А? Что за черт…

Посреди двора на лавочке (доске поверх двух пней) расположился любопытный субъект. Немолодой мужчина. Шевелюра как у Эйнштейна – серо-седые волосы поднимаются от черепа и удерживаются стоймя. Полностью открытое – от подбородка до лба – лицо. Узкое, как бы распределенное вдоль одной линии. Выступающий нос, широкий и округлый на конце, служит