Сказка про наследство. Главы 1-9 - Озем

Не помните? не пели?.. Все пустяки, Максим Маратович. Пожалуйста, витаминчики…

– Эй! эй! Ты чего завис? – собеседник теребил Максима за плечо.

– Не отчаивайся, брат! Я тоже почувствовал. Под ногами земля оседает. Смысл распадается. Например, распался наш техотдел на ТыМЗ. Начальник раньше всех понял, еще завод работал. Васыр разгромные оперативки устраивал, хотя не было никаких пятилетних, квартальных и декадных планов – даже планов дальше собственного носа… Пустота и пока лишь редкие бульк-бульк… Я при Союзе начинал работать и ощутил, словно прежняя гранитная толща – скала, в которую ты зажат – треснула и поползла. Без тисков, без давления ты выпал на свободу. Это как водоплавающего кинули на сухую землю. Или вверх подбросили бескрылого корыльбуна – тогда просто человека…

– А такие бывают? Вообще, какие бывают?

– Бывай! управляйся со свободой, как хочешь… И многие того… Васыр воспрянул – без нагоняев сверху, без директив, инспекций, совещаний. Проживем! сами с усами – с рыжими ушами и лапами. Возгордился и даже на друга Щапова Владимира Игнатьевича свысока взирал – дескать, КПСС распустили, ты кто теперь? Рано Васыр распушил рыжую шерсть. Помощь Щапова заводу потребовалась. Случалось, Владимир Игнатьевич очень выручал. В качестве не секретаря горкома – главы нашей администрации. Если ты умный человек, то на любой должности умный… Что действительно важно – над тем мой начальник Вениамин Игоревич размышлял на слишком грустный лад. И мне пытался втолковать. Жаль, я не прислушался. Имбрякин же прирожденный технарь – логика и чутье закономерностей срабатывало. Он говорил:

– Как же так? У нас в стране единый народохозяйственный механизм. Звенья сцеплены жестоко. Если выбить одно, то танк встанет – не поедут гусеницы дальше.

– Что за танк? – спрашиваю. – Ты чего, Вениамин Игоревич? Мир у нас – танков не надо. Мы сейчас со всеми попробуем договориться. Повинимся и попросим принять нас в компанию. Пообещаем хорошо себя вести.

– Дурачок ты, Килька! – это я, значит. – Мы представляли собой отдельную немалую силу. И отдельную страну. Весь соцлагерь – ракушки на теле кита. Мы сами возникли, сами развивались и огромную цену заплатили. Свои заводы и фабрики, целые города построили – сначала даже руками и лопатами. Колоссальная работа сделана. Произведена настройка системы – и даже тонкая. Система работала, кормила страну – точнее, мы себя кормили. Зато теперь все рушим как позорное тоталитарное наследство. Какой смысл? Кому прекрасными показаться хотим, что эдакие подарки дарим? Для кого подарки, а для нас нажито тяжким трудом – потом и кровью – буквально кровью! На гору путь труден – эвон заберись на Пятибок-гору! – вниз же покатиться легче легкого…

– Бедняга Имбрякин насквозь видел – под землей ворпаней. Он говорил:

«Наша система создана под наши нужды. Не роскошные, но жизненно необходимые. Если смотреть под другим углом, то многое не нужно, даже чрезмерно. Совершенно ненужный и дорогой ресурсный запас. Цель нашего производства может быть различной – даже волюнтаристской, прекраснодушной или впрямь общественно полезной – что угодно, но не извлечение прибыли. В другой ситуации, сколько заводов и фабрик станут лишними, масса народа ненужной. Это бесчеловечно, жестоко. Чуждо. Это даже не по-ворпаньи… Возьмем тылвинские пресс-ножницы. Да, не инклюзивный продукт. Маленький завод встроен в систему. Мы делаем свои ножницы, поставляем смежникам, зарабатываем себе и всей Утылве. Естественно, на мировом рынке найдутся лучшие предложения – дешевле, современней, с превосходными характеристиками. Законы рынка! Но функционально те же ножницы. Назначение – резать… Да, выгодней закупать извне, а ТыМЗ закрыть. Для КМК, вероятно, выгодней. А если дальше выгоду поискать? Закупать сталь в Индии, Китае, Японии – везде, а КМК закрыть. Вернуться к началу прошлого века – еще до тоталитарного строя. Степь да степь, и хутора, деревеньки в степи – Батя, Бузаковка, Сафрин, Чагино… Одно село – Утылва…»

– Ты слишком пессимистичен, друг. В нашей области солидная промышленная база. И все есть, чтобы так оставалось в дальнейшем. Запасы сырья, предприятия, квалифицированные кадры.

– Я сужу по Утылве. Люди, именно люди. Главное – люди.

– Что с людьми? Я сам близок к системе высшего образования. Наш кортубинский политех жив – выпускает молодых специалистов каждый год.

– Да? Кому выпускает? У нас нет обновления кадров. В Утылве только бывшее ПТУ – сейчас колледж. Бухгалтерские курсы. Давно не приезжают полноценные инженеры. Последний – Федор Цуков, парень башковитый. Мы бы с ним сработались – Имбрякин тоже так считал. Но Федька же в бизнес подался. А бизнес его – воровство да ростовщичество. Кто сейчас на заводе на инженерных должностях сидит? Люди с дипломами менеджеров, архивистов, финансистов, лингвистов, юристов. Не важно, лишь бы диплом – и диплом неважно какого института. Все платное – заплатили и получили образование. Не догадываюсь, как сейчас техотдел работает. Хотя не работает он. Без инженеров пилят станки на металлом. Нынешней директорше плевать, она всех уволит. А я раньше ушел. Изловчился. Я от дедушки ушел, я от бабушки – и от ворпаней – ушел, убежал… Это мое право. Свобода же! Человек свободен решать, как жить, кем быть. Никто не вправе давить…

– И кем же быть? Следуя твоей логике, можно и никем. Извини… Но позволь заметить, что при этом своем начальнике ты как-то втискивался в рамки. Сам рассказывал, что работал. Не думал же ты тогда…

– Нет, в Имбрякинские умозаключения я не углублялся. Тогда время мое не пришло. Уже потом… Говорят, что это со мной из-за водки. Пью и с катушек слетаю. Неправильная последовательность. Водка была в конце. Покойничек Имбрякин тоже пил. И не водка здесь по-настоящему гибельна. Ты понимаешь? Ну, хоть кивни для вида…

– Друг, и со мной…

– Почему я пью? Меня мать пытает: что тебе в жизни не хватает, что ты водкой заливаешь? Ведь точно по мозгам колотишь – ну, как тебя Панька палкой – чтобы отключиться.

– Нелюдь ваш Панька. Целые сутки промелькнули в отключке. Ничего не помню. Это по-людски, да?!

– Все как у людей и даже лучше – место инженера на заводе, зарплата, квартира, семья. Начальник ценит – гм, ценил, пока не помер… Мать долбит: жизнь – не развлечение, и тяжело и грустно бывает, и беспросветно. Все так живут, оглянись – не увидишь радостных идиотов… Мать умеет долбить – точно двоечникам в школе таблицу умножения… Верно говорит, ну и что? Пусть я не радостный идиот – пусть грустный… Выпью и повеселею чуток. А она бороться вздумала. Мать же. Идиотство. Покупала таблетки даже без моего ведома.