Изгнанники, или Топ и Харри - Лизелотта Вельскопф-Генрих

в конце концов поднялся на суровую, обветренную вершину, из которой торчало несколько изуродованных деревьев и кустарников, отчаянно боровшихся с бурями и снегами. Здесь он устроил привал.

Наступила ночь. Изголодавшиеся мустанги жадно ели мох. Собака, порыскав в кустах, тоже уже что-то ела – видимо, нашла какую-то падаль. Рогатый Камень достал пеммикан[4] и немного подкрепился. Затем обследовал большой, поросший мхом камень. Камень примерз к земле, и Рогатому Камню стоило немалых усилий отвалить его в сторону. Под ним было отверстие, достаточно широкое, чтобы стройный человек мог в него протиснуться. Рогатый Камень спустился вниз и перенес в подземный ход свои вещи. Отныне здесь будет его временное прибежище. Выбравшись наверх, он вновь закрыл камнем вход в пещеру, который ему когда-то показал отец, и тщательно, не жалея времени и усилий, устранил все следы, чтобы никто не мог даже заподозрить, что этот камень скрывает какую-то тайну. Закончив работу и оставшись довольным результатом, он надел меховую куртку и прислонился к дереву. В кронах деревьев шумел ветер, совы начали ночную охоту. Рогатый Камень задумался.

Он потерял много времени. Зима, суровая пора, сама по себе отпугивающая бледнолицых охотников и искателей золота, только началась, и в ближайшие месяцы ему, скорее всего, не на кого будет охотиться. Друзей, которым он мог бы посвятить свое время, у него не было. В вигвамы дакота, где он считался сыном предателя, ему тоже пути не было, хотя его бывшие братья, возглавляемые Тачункой-Витко, Татанкой-Йотанкой и Махпией-Лутой, не объявляли его своим врагом и не собирались ловить или убивать его. Они дали ему беспрепятственно прийти в горы. Он мог и должен был охотиться, чтобы прокормить себя и защитить своих мустангов от хищников. Он мог и хотел регулярно обходить окрестности, чтобы убивать каждого бледнолицего пришельца. Такова была задача, которую он сам себе поставил. Единственное оставшееся у него дело. Он был теперь всего лишь воин, всего лишь сгусток твердой воли и острого ума, сложная система хорошо натренированных мышц, быстро реагирующих чувств и нервов, предназначенная для убийства, и больше ничего. Он на самом деле не был больше ни сыном – хоть и собирался раз в год видеться с отцом, – ни братом. У него не будет ни вигвама, ни жены. Жив он или умер – какое это, в сущности, имеет значение? Ненависть – бесплодное чувство. Рогатый Камень знал, что может убивать белых людей, но знал также, что они будут приходить вновь и вновь и их будет все больше и больше. Все, что он делал из ненависти, в конце концов оказывалось бесполезным. А дружба была вычеркнута из его жизни, ибо он остался один, вне каких бы то ни было союзов и общин. Какой прок в том, что он стал воином, победителем во всех состязаниях, выдержал испытание жертвы Солнцу, доказал свое превосходство над другими мужчинами?

Он остался один, сын предателя и сам всюду заклейменный подозрением в предательстве.

В душе у него разлилась такая горечь, какой он еще никогда в жизни не испытывал. Если бы он внутренне был более свободным, он заплакал бы, как плакал мальчиком, покидая горную долину, где они с отцом прожили лето, еще полные надежды на то, что все изменится к лучшему. Но он не просто был воспитан воином – суровая жизнь наложила на него такой отпечаток, что он устыдился бы сам себя, если бы позволил себе дать волю чувствам. Глаза его оставались сухими. Такими сухими, что ему было почти больно открывать и закрывать их. Душа его словно взбунтовалась: из горечи вдруг родился гневный протест против всех и всего.

Когда взошло солнце, он не захотел смотреть на него. Отведя мустангов на водопой к ближайшему источнику, он напился сам и, оставив мустангов у воды, вернулся к входу в пещеру, снял меховую куртку и спустился вниз, чтобы как следует изучить подземелье.

Он без труда сориентировался в кромешной темноте, хотя лишь один раз был здесь вместе с отцом несколько лет назад. Пещера уходила куда-то вниз, где разветвлялась на несколько ходов. Рогатый Камень пошел по узкой галерее с растрескавшимися стенами, которая, как он помнил, должна была расширяться, образуя нечто вроде небольшого зала. Идти было нелегко: в некоторых местах приходилось разбирать завалы камней, отвалившихся от стен. Воздух был спертый.

Наконец он почувствовал руками и ногами, что галерея расширяется. Он достиг «зала», в котором они с отцом обнаружили кости людей и животных, а рядом с ними несколько самородков. Их с отцом тогда испугал и обратил в бегство чей-то страшный рев.

Огня зажигать он не стал и на ощупь обследовал «зал». Здесь воздух был чище. На полу все еще лежали кости. Их даже стало больше. Возможно, это были еще свежие останки – от них еще исходил запах. Рогатому Камню показалось, что он улавливает чье-то дыхание. Он прислушался, но, ничего не услышав, решил, что ошибся. В конце концов он сел, прислонившись спиной к стене, чтобы отдохнуть. В «зале» было сыро, вода сочилась со стен и собиралась в маленьких углублениях и расселинах. От жажды здесь не умрешь, подумал Рогатый Камень. Он решил подождать и раскрыть тайну этого «зала».

Время шло. Он ждал, но ничего не происходило. Его стало клонить в сон, но, прежде чем уснуть и перейти в состояние полной беззащитности, он на ощупь обследовал выход из «зала», расположенный напротив входа. Там пол и стены были сухими, и он сел, выкурил трубку, прислонился к стене, закрыл глаза и, еще раз вслушавшись в тишину и ничего не услышав, погрузился в глубокий сон.

Ему приснилось, что он лежит в отцовском вигваме на мягком ложе. Он отчетливо, словно наяву, видел шкуры, которыми был устлан пол, трофеи, висевшие внутри вигвама на жердях, шкуру огромного гризли, которого убил Маттотаупа. Он слышал ровное дыхание спящих Уиноны и Унчиды.

Проснувшись, Рогатый Камень не сразу понял, что находится не в родном вигваме, а в пещере. Он подумал, что все еще спит, потому что шеей и плечами ощущал не скалу, а что-то мягкое и теплое. И мохнатое. И это было наяву.

Он не шевелился, собираясь с мыслями. Это был не сон, не сновидение. Он уже не спал и лежал вовсе не в отцовском вигваме, а в темной пещере. Но под головой у него было что-то мягкое, теплое и мохнатое. И этот «подголовник» тоже пошевелился. Это, без всяких сомнений, было живое тело. Покрытое довольно длинными волосами; Рогатый Камень, оставивший меховую куртку