Изгнанники, или Топ и Харри - Лизелотта Вельскопф-Генрих

раз вступить в поединок с этим врагом. Но Тачунка-Витко не появлялся, хотя его вигвам все еще стоял в центре лагеря, и не пытался убить Маттотаупу и утащить в плен лежавшего в беспамятстве молодого воина.

Утром лагерь покинули остальные участники праздника, и к полудню все стихло. Осиротевшая прерия лежала под безжалостными лучами солнца.

Маттотаупа перенес сына в тень невысокого холма и, как только тот шевельнулся, напоил его.

Когда в следующую ночь завыли волки, Маттотаупа не выпускал из рук винтовку. Он был теперь для своего сына и отцом, и заботливой матерью. На второй день Рогатый Камень наконец пришел в сознание. Он еще не говорил, ни о чем не просил, но отец угадывал каждое его желание.

Изгнанники

Следующие дни прошли без происшествий. Маттотаупа ночами убивал волков, а днем охотился на тетеревов. Недостатка в пище не было. Когда Рогатый Камень оправился от ран настолько, что мог сам держать в руках оружие, Маттотаупа начал уходить в дальние рейды. Он разведал, что во время Большой Охоты на бизонов между дакота и черноногими произошли столкновения.

По мере выздоровления перед молодым воином неумолимо, с угрожающей остротой вставал вопрос, чему посвятить вновь обретенную жизнь.

Стоял вечер – один из тех мягких вечеров, которыми так богато уходящее лето. Зной иссяк, а холод подступал незаметно, ждал своей очереди. Все в природе, казалось, пришло в равновесие, застыло в обманчивой, причудливой гармонии, согретой колдовством ласкового солнца.

Маттотаупа разжег небольшой костер. Они с сыном сидели у огня и задумчиво курили трубки, поглядывая друг на друга. Они уже почти сравнялись ростом, только Рогатый Камень был стройнее исхудавшего Маттотаупы. Ему исполнилось двадцать лет, отцу – сорок два. Оба выглядели старше своего возраста, но по-разному. Сын казался слишком серьезным и замкнутым для своих лет, слишком сильным и выносливым. Маттотаупа же утратил былую энергию, выразительность лица, в его чертах стала проявляться неуверенность. Сила его тоже пошла на убыль, и хотя она по-прежнему была необыкновенной, но прежняя выносливость стала ему изменять. Маттотаупа выдерживал теперь лишь кратковременные мощные нагрузки. Из-за густой проседи он производил впечатление пятидесятилетнего мужчины. Вот и сейчас, сидя у огня с поникшей головой и опущенными плечами, он казался слабым и печальным. Рогатого Камня мучило чувство стыда из-за того, что отец остался с ним и спас ему жизнь. Ему о многом хотелось спросить его, но первым начинать разговор, выходящий за рамки обыденных насущных тем, он не смел.

Маттотаупа, судя по всему, сам прочел на лице сына множество вопросов:

– Ты хочешь о чем-то спросить меня?

Рогатый Камень не сразу решился задать свой первый вопрос – он не забыл упрек, который отец бросил ему в лицо в присутствии других.

– Кто тебе сказал, что вачичун тебя совсем не ищут и даже не спрашивали о тебе черноногих?

Маттотаупа поднял голову. Он почувствовал удовлетворение оттого, что сын, как ему показалось, признал свои ошибки.

– Мне сказали это верховные вожди сиксиков. Я приехал к ним, потому что кончилась моя служба разведчика – меня уволили. Я бесцельно бродил по прерии и вдруг услышал о Великом Празднике. Тогда я подумал: не примут ли меня сиксики в свои вигвамы? Я хотел еще раз увидеть Тачунку-Витко и еще раз сразиться с ним. Так же как тогда. Сиксики приняли меня. – Он помолчал. – К тому же мне хотелось увидеть тебя, Рогатый Камень. Меня не было рядом, когда ты держал испытание на звание воина.

– Ты снова вернешься к сиксикам?

Маттотаупа перебирал приготовленные ветки, но класть их в огонь не торопился, и слабеющее пламя едва заметно пробивалось сквозь золу. Он знал, что́ ему следовало ответить на вопрос сына: «Нет, я не вернусь к сиксикам, хотя они охотно приняли бы воина, первым показавшим им „выстрел в солнце“. Они знают, что этот воин ненавидит дакота и его ненависть надежна – надежнее, чем ненависть его сына. И что он не изменит своим новым братьям, потому что у него нет обратной дороги к дакота, которые считают его предателем. Но я не вернусь к сиксикам. Их шаман хотел смерти моего сына. И сегодня мне не трудно отказаться от жизни в вигвамах черноногих. У них нет бренди. А я уже истосковался по нему и готов скакать целый день даже ради одной капли огненной воды». Все это промелькнуло в голове Маттотаупы, прежде чем он успел произнести «нет».

Рогатый Камень ждал. Мысли Маттотаупы вновь вернули на его лицо столь неприятное его сыну выражение – презрения к людям и к самому себе.

– Нет, к сиксикам я не вернусь, – решительно ответил наконец Маттотаупа. – Они сейчас борются с дакота. Но не за Маттотаупу, как собирались, а за своих бизонов.

– Шарлемань обманул меня.

Рогатый Камень произнес это так, словно хотел наверстать упущенное.

– Я слышал об этом.

– А тебя обманул Рыжий Джим.

– Потому что его самого обманули. Шарлемань обманул и его.

В голосе Маттотаупы снова послышалось раздражение. Ему была свойственна резкая смена настроений.

– Что ты собираешься делать? – спросил он, подбросив веток в огонь.

У Рогатого Камня было достаточно времени, чтобы разобраться в себе и понять, что́ для его жизни еще было важно, а какие надежды он уже мог похоронить.

– Я поеду в Черные холмы, – не раздумывая ответил он. – Я буду жить там в лесу, как рысь, и убивать всех, кто ищет золото. Всех! Ты понимаешь меня?

Маттотаупа наморщил лоб:

– Хау. Я понял тебя. Ты еще мальчиком поклялся мне не убивать моего бледнолицего брата. Если только я не пожелаю этого сам. Хорошо. Если ты встретишь его там как золотоискателя, убей его. Но ты не встретишь его, потому что он не ищет золото.

Они некоторое время молчали.

– А что станешь делать ты, Маттотаупа? – спросил наконец Рогатый Камень.

– Я скажу тебе, что я стану делать. Я буду вредить белым людям на тропе Огненного Коня, строительство которой мы охраняли. Они сказали, что разведчики им больше не нужны. Что ж, посмотрим, как они обойдутся без нас!

– Значит, ты тоже будешь бороться с вачичун?

В душе молодого воина затеплилась робкая надежда на то, что теперь, когда у них с отцом снова был один общий враг, они вновь станут единомышленниками.

– Среди вачичун так же мало единства, как у дакота и сиксиков, – сердито ответил Маттотаупа. – Я