Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

серьезности в голосе Эдварда, чем от важности предлагаемого. Глостер вдруг разволновался, словно не видел брата многие годы, потом только осознав, в чем дело. Впервые в его жизни Эдвард разговаривал с младшим не как властитель или старший брат, с разницей в могуществе и десятилетнем разрыве между ними. Предлагался обмен равных. Он ясно дал это понять.

'Я вознагражден', - просто ответил Ричард, вместо того, чтобы дать приличествующий ответ, отступив на знакомые позиции подтрунивания, указывая, - его личная корысть была довольно значительно удовлетворена.

'Еще нет', - аккуратно возразил Эдвард, дожидаясь, пока Ричард обменяется запоздалыми приветствиями и поздравлениями с Уиллом, затем снова оттягивая молодого человека в сторону.

'У меня также есть для тебя новости, Дикон, которые, думаю, ты сочтешь достойными пристального внимания'. По губам короля проскользнула слабая улыбка. 'Ланкастер - мертв'.

Ричард не отреагировал сразу. Его лицо оставалось спокойным и внимательным. Вскоре темные глаза озарились внезапным светом.

'Ты не мог поделиться со мной более долгожданными известиями, Нед', - сказал он, наконец, с пугающим удовлетворением, вызвавшим у Роба взгляд умеренного удивления, направленного на друга, а у Френсиса мысль: 'Значит, в этих краях до сих пор гуляет ветер!'

В ту же минуту Джон Говард, сильно занятый беседой с несколькими йоркистскими солдатами, стоящими на некотором расстоянии от них, настойчиво позвал Эдварда, спровоцировав общий поворот голов в их сторону.

'Мой господин, в числе людей, нашедших приют в стенах аббатства, обнаружен герцог Сомерсет', - мрачно объявил он.

Эдвард обернулся, всматриваясь в очертания монастыря.

'Он самый?' - очень тихо переспросил король. Перемена в выражении его лица изумляла, внезапно взгляд стал померкшим и жестким, как осколок агата.

'Меня считают полным дураком?' - поинтересовался монарх. Поворачиваясь, с лежащим на губах приказом, Эдвард увидел, - Ричард, все уже поняв, его опередил и поднял руку в жесте, резко поднявшем отдыхающих йоркистских солдат на ноги и бегом приблизившим их к кружку брата.

'Окружить аббатство охраной', - огрызнулся Эдвард. 'Проследить, пусть не одна живая душа не выйдет из храма. Если аббат начнет возмущаться и препятствовать, отправить святого отца ко мне или к Глостеру. Вперед! Проморгаете кого, да смилуется над вами Христос'.

В понедельник, 6 мая, несмотря на резчайшие протесты аббата, йоркистские солдаты вошли в монастырь с обнаженными мечами. Эдвард сдержал данное ранее обещание пощады и простил всех, укрывшихся внутри... всех, кроме Эдмунда Бофора, герцога Сомерсета, и тринадцати ланкастерских капитанов, с чьей верностью прежнему суверену король не мог смириться.

Обреченных арестовали, применяя в случае необходимости силу, вывели из аббатства и под конвоем отвели в приемный покой лорда Тьюксбери, дабы подвергнуть суду за измену перед герцогом Норфолком, английским графом-маршалом, и герцогом Глостером, английским лордом Верховным констеблем.

Сомерсет осмотрел зал, торопливо превращенный в судебную палату. Его успели заполнить публикой, - его схваченными товарищами, вооруженными охранниками, йоркистскими лордами, любопытными и пылающими жаждой мести. Бофор разглядывал их с интересом, не большим, чем тот, что он испытывал к судилищу.

Рядом Сомерсет мог слышать проклятия Трешема. С первой же минуты переоборудования монастырского убежища йоркистскими солдатами в узилище он беспрестанно извергал хулу на Эдварда Йорка. Даже сейчас Трешем продолжал выражать злобную ненависть. С чувством жалостливого пренебрежения Бофор прикрыл глаза. Ему тяжело было понять, неужели соратник ожидал чего-то другого? Единственное, что удивляло, почему Йорк побеспокоился об устройстве судебного механизма? Но удивление длилось совсем недолго, когда солдаты окончательно пришли за подсудимыми, Сомерсет предполагал, они вытащат жертв за пределы аббатства и сразу казнят.

Внезапное озарение охватило Бофора, заледенив воздух в его легких. Подвергнутый судебному разбирательству и признанный виновным в государственной измене осуждался на процедуру потрошения, предшествующую казни. Обреченного подвешивали, но потом веревку обрубали, не позволяя несчастному скончаться, оскопляли, вырывали внутренности из живота и сжигали у него на глазах, замедляя наступление смерти, пока тело больше не сможет выносить продолжающуюся агонию. Думал ли обо всем этом Йорк, ссылаясь на причины, вынуждающие проводить суд? Холодный пот заструился по ребрам Сомерсета. Он не боялся конца, в нынешнем причиняющем боль состоянии ума и души герцог даже думал, что с радостью бы ее встретил. Но умереть так! Бофор не нашел сил сдержать дрожь, тая надежду на ее незаметность постороннему взгляду.

Его внимание привлек вновь прибывший, только входивший в зал, поразительно молодой, со светлым солнечным ореолом над красивыми волосами, одетый в камзол цвета дубленой кожи с обрезанными рукавами, подвернутыми наружу подкладкой из изумрудного атласа, гордо носящий на обтянутой шелком ноге драгоценное доказательство принадлежности к самой привилегированной части общества, к рыцарству Подвязки. Когда он поворачивался, отвечая на остроумные реплики собеседника, на руках вспыхивали искры от колец, юноша смеялся, демонстрируя белизну зубов, прекрасно сознавая впечатление, производимое собственным совершенным внешним видом, и бурную реакцию, вызываемую им в зале. Сомерсет вдруг понял, перед ним герцог Кларенс, и с губ слетело шипение. Бофор устремил на него взгляд, зная, ненависть, подобную испытываемой сейчас, он чувствовал ранее лишь раз в жизни, два дня назад, обнаружив себя загнанным между войсками Глостера и Йорка, наблюдая гибель солдат, за которых нес ответственность, из-за предательства Уэнлока.

'Трусливый гулящий ублюдок!' - выплюнул Одли. 'Думает, ему сделает честь убийство мальчишки?'

Сомерсет медленно покачал головой. Первая волна ненависти оставила его, снова наступило благословенное оцепенение, чье воздействие на чувства могло подарить безразличие в восприятии эшафота, презрение при встрече со смертью, даже такой, которую, как Бофор опасался, Йорк им приготовил.

'Хамфри, вы надеетесь, Кларенс знает что-то о чести?' - утомленно спросил Сомерсет. 'Для него ничто не имеет значения, кроме собственной персоны и обстоятельств, целиком от меня ускользающих, он поднимается на взаимодействии с двумя лагерями'.

Вдруг Бофор одеревенел. Ему в какой-то миг послышался в зале женский голос, гортанно произносящий английские фразы. 'Кларенс - глупец,