Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

Вот почему, несмотря на утрату мной в те годы прежнего дружелюбия со стороны Миямото Кэндзи, Хакамады Сатоми, Нисидзавы Томио, Уэды Контиро и других лидеров КПЯ, старавшихся нажить себе политический капитал на недружественных высказываниях о нашей стране, я старался поддерживать контакты с Центральным Комитетом КПЯ и с редакцией "Акахаты" хотя бы в тех пределах, в каких руководители японских коммунистов допускали эти контакты. Что же касается моих отношений с рядовыми японскими коммунистами, то они были неоднозначными: некоторые из них, соблюдая инструкции партийного руководства, проявляли сдержанность и не желали вступать в затяжные беседы со мной, другие же, оказываясь один на один, выражали сожаление по поводу охлаждения отношений между нашими партиями, а иной раз без утайки говорили о своем уважительном отношении к нашей стране. Зная, как косо смотрит руководство КПЯ на контакты рядовых членов своей партии со мной, да и с другими советскими людьми, я в те годы старался не проявлять инициативы в установлении контактов такого рода. В своих корреспонденциях я не упускал случая, чтобы не сообщить о тех аспектах деятельности КПЯ, которые так или иначе отвечали целям и задачам советской внешней политики. Главным образом это были выступления руководства КПЯ, направленные против военного сотрудничества Японии с США на основе "договора безопасности", против присутствия на японской территории американских военных баз. Освещал я довольно подробно и выступления КПЯ против всевластия монополий, с критикой коррупции в правящих кругах страны и попыток Либерально-демократической партии ограничить буржуазно-демократические свободы и борьбу трудящихся в защиту своего жизненного уровня. А вот о различных выпадах руководителей КПЯ по адресу КПСС и Советского Союза я старался упоминать лишь вскользь или не упоминать вообще, с тем чтобы не разжигать огонь полемики. Именно такой установкой я руководствовался и при освещении заседаний XII съезда КПЯ, состоявшегося в Токио вскоре после моего приезда в Японию - в ноябре 1973 года.

Хотя я не был уверен, что получу разрешение присутствовать на съезде, тем не менее такое разрешение было мною получено. Видимо, японская сторона понимала, что в те годы почти вся зарубежная информация о КПЯ шла лишь через мою газету и что ни одна советская газета не стала бы, минуя "Правду", публиковать сообщения о съезде. Был, правда, допущен на съезд и корреспондент ТАСС Михаил Демченко, но его информация шла почти целиком для служебного пользования. Что касается иностранцев, то в зале съезда присутствовали лишь делегаты от коммунистических партий Аргентины, Франции и Италии.

Нам, советским журналистам, как и представителям японской прессы, были отведены на съезде специальные места на балконе, и в отличие от прежних времен возможности моего общения с делегатами съезда были крайне ограничены. Но меня это не огорчало, ибо ни редакция "Правды", ни работники Международного отдела ЦК КПСС в условиях "холодной войны", продолжавшейся между руководителями КПСС и КПЯ, не требовали от меня ни слишком подробных сведений о ходе работы съезда, ни тем более статей с какими-либо оценками и комментариями.

Мои сообщения о съезде носили внешне сугубо информационный характер. Но это только на первый взгляд. Ибо нельзя было излагать без оговорок заведомо недружественные, да и к тому же и несправедливые выпады лидеров КПЯ в адрес нашей страны, обвинявшейся в "ревизионизме", "сговоре с американским империализмом" и прочих надуманных "грехах". Поэтому мне приходилось в своих сообщениях о съезде КПЯ прибегать к таким формулировкам, которые позволяли бы нашим читателям почувствовать мое негативное отношение к антисоветским высказываниям руководителей КПЯ. Но в то же время эти формулировки не должны были восприниматься как открытый спор с японскими коммунистами, иначе это дало бы руководству КПЯ пищу для обвинений "Правды" во "вмешательстве во внутренние дела КПЯ".

Но и эти краткие, осторожные и скользкие формулировки подвергались в Москве до их публикации в газете просмотру под тем же углом зрения сотрудниками Международного отдела ЦК КПСС, специально приезжавшими в дни съезда в редакцию "Правды". Итогом такого просмотра было еще большее усечение текста присланных мною информаций. А в результате читателям газеты не давалось сколько-нибудь ясного представления о тех недружественных КПСС и Советскому Союзу взглядах, которые высказывались на съезде руководителями японских коммунистов.

Та же недосказанность не позволяла нашей общественности получать ясное представление о сути тех изменений, которые были внесены в Программу КПЯ. Вот, например, как выглядела информация по этому вопросу, опубликованная в "Правде" за моей подписью 21 ноября 1973 года: "Во второй половине дня с докладом "О частичных изменениях в программе КПЯ" выступил член Президиума ЦК КПЯ Томио Нисидзава. Как явствует из доклада, изменения вносятся в текст программы для того, чтобы "не давать повода" реакционным силам искаженно трактовать намерения и цели партии. Одна из поправок относится к той части прежнего текста программы, где говорится о том, что после утверждения своего большинства в парламенте, прогрессивные силы во главе с КПЯ превратят парламент "из орудия господства реакции в орудие защиты интересов народа". В новом тексте слово "орудие" заменяется словом "орган". Другая поправка вносится в ту часть прежней программы, где указывалось, что целью партии в перспективе является установление диктатуры пролетариата. Впредь будет указываться, что цель партии - "установление правления пролетариата" (введенное в текст программы слово "правление", "сиккэн", употреблялось в Японии для обозначения власти средневековых правителей-регентов)"23.

И на этом мое сообщение со съезда кончалось. Конечно, столь лаконичная и малопонятная информация являла собой не что иное, как неуклюжее политическое лавирование. Ведь она оставляла без ответов ряд вопросов, возникавших у людей при ее чтении. Прежде всего, в ней не было ответа на естественный вопрос: почему потребовалось руководству КПЯ замена слов "диктатура пролетариата" странным словом "сиккэн", взятым из лексикона японских средневековых правителей? Все это я тогда понимал и испытывал досаду за содержание опубликованных в газете косноязычных, невразумительных сообщений со съезда КПЯ. Но сопроводить эти сообщения обстоятельным анализом тех метаморфоз, которые происходили во взглядах руководителей КПЯ, в то время не представлялось возможным, ибо в таком случае пришлось бы волей-неволей подвергнуть критике и политику, и идеологию этой партии, и в частности перемены во взглядах ее руководства на ленинское учение о диктатуре пролетариата. А такая критика, как опасались руководители Международного отдела ЦК КПСС, неизбежно повлекла бы за собой новый виток полемики между КПЯ и КПСС. В ЦК КПСС этого не хотели, поэтому-то и появлялись тогда в "Правде" невразумительные информашки за моей подписью, которые в случае необходимости могли быть всегда истолкованы как "личные", да и к тому же "неудачные" высказывания корреспондента.