Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

Не менее чарующее воздействие оказали на местных зрителей концертные выступления в Японии Академического хора русской песни под управлением А. В. Свешникова. На одном из выступлений этого хора, состоявшемся в концертном зале телевизионной корпорации "Эн-Эйч-Кэй", я наблюдал воочию, с каким наслаждением внимал завороженный зал то задушевным мелодиям "Вечернего звона", то мощным раскатам песни "Славное моря - священный Байкал", то веселым и задорным распевам "Калинки", как затем взрывались все слушатели в бурных, восторженных овациях, требуя повторного исполнения этих и других русских народных песен.

Летом 1978 года я послал в Москву статью о замечательных достижениях балетмейстеров Большого театра Советского Союза А. Варламова и С. Мессерера, долгое время ведших преподавательскую работу в Токийском балетном училище имени Чайковского, созданном в Японии еще в начале 60-х годов. Поводом для статьи стала состоявшаяся тогда в Токио премьера балетного спектакля "Принцесса Кагуя", поставленная А. Варламовым на основе тесного творческого содружества японских исполнителей и мастеров советского хореографического и музыкального искусства. Успех премьеры, в которой исполнение ведущих ролей взяли на себя японские ученики двух названных советских балетмейстеров, явил собой убедительное подтверждение той пользы, которую приносило японским почитателям балета сотрудничество с Большим театром Советского Союза.

В день премьеры я имел довольно длительную беседу с народной артисткой СССР Галиной Сергеевной Улановой, прибывшей специально в Токио по приглашению японской стороны. Тепло отзываясь о японских участниках балетного спектакля, Галина Сергеевна отметила их высокое исполнительское мастерство, которое, по ее словам, достигло международного класса. "В основу спектакля "Принцесса Кагуя",- сказала она,- были положены японские сказочные сюжеты, и потому в рисунке танца и в отдельных движениях исполнителей ощущается известное национальное своеобразие. В то же время в технике танца четко просматривается почерк советской школы классического балета. Он проявляется прежде всего в высоком уровне мастерства исполнителей. И это радует. Новый балетный спектакль можно с полным основанием назвать прекрасным плодом советско-японского творческого сотрудничества"22.

Получасовая беседа с Г. С. Улановой, сидевшей за столиком, на котором стоял мой портативный магнитофон, была ограничена тематически лишь моими вопросами и ее ответами о японском балете. Тем не менее эта беседа глубоко запала в мою память. Запомнилась прежде всего скромная манера поведения великой балерины, ее нежелание чем-то выделить себя и в то же время высокая культура ее речи. Свои мысли она выражала в простых, точных и грамматически безупречных фразах без свойственных многим театральным деятелям смачных словечек и претензий на оригинальность. Да и одета была Уланова просто, без всяких излишеств, а на ее приятном русском лице я не заметил какой-либо яркой косметики, обычной для актрис пожилого возраста.

Но эта подкупающая скромность ее облика именно и впечатляла японцев. И в театре, и в гостинице они проявляли к ней максимум почтения.

Не все, конечно, выдающиеся деятели советской культуры вели себя одинаково. Некоторым из них, как мне тогда казалось, не всегда хватало скромности. Довольно капризно вел себя с японцами, по их отзывам, наш известный дирижер Евгений Светланов, симфонический оркестр которого гастролировал в Японии с повсеместным успехом. Жена Светланова на прощальном приеме попросила меня непременно опубликовать в "Правде" информацию о гастролях мужа, а когда я сказал, что плохо разбираюсь в симфонической музыке, она тотчас же вызвалась лично написать "рыбу" (это было ее слово) для мой информации. Я дал ей телефон корпункта, и вот на следующее утро раздался звонок из гостиницы. "Возьмите карандаш,- сказала она,- и пишите: "Сегодня в Японии с блеском завершились выступления Государственного симфонического оркестра под управлением выдающегося дирижера современности Светланова..." Далее на секунду наступила пауза, и я услышал, как она стала уточнять число состоявшихся концертов у своего мужа, который, как это было ясно из голосов в трубке, сидел рядом и слушал то, что она мне диктовала. Все сказанное ею я записал на магнитофонную ленту, но посылать в Москву не стал: уж очень в восторженных тонах писали в "рыбе" супруги Светлановы о своих успехах в Японии...

Полезное воздействие на развитие советско-японских отношений произвели в те годы частые приезды делегаций ученых, космонавтов, спортсменов и представителей различных профсоюзных объединений. Этот вал советских людей, прибывавших обычно в Японию с дружескими чувствами и симпатиями к принимавшим их японцам, сдерживал и нейтрализовал деятельность враждебных нашей стране сил, стремившихся навязать общественности свои антисоветские, антирусские взгляды. Развитие советско-японских отношений в 70-е годы шло поэтому противоречиво - в двух противоположных направлениях: одно, просоветское,- в гуще японского общества; другое, антисоветское,- в правительственных, военных и дипломатических верхах. Мне лично тогда казалось, что в сумме - в итоге столкновений этих двух противоположных течений - в те годы в отношениях Японии с Советским Союзом брали верх позитивные тенденции и что развитие этих отношений шло, хотя и медленно и зигзагами, но все-таки по восходящей линии.

КПСС и КПЯ на перепутье

между дружбой и враждой

В годы моего второго длительного пребывания в Японии в качестве собственного корреспондента "Правды" мне снова пришлось, как и в конце 50-х - начале 60-х годов, постоянно держать в поле зрения деятельность Коммунистической партии Японии. И не потому, что эта партия оказывала в те годы слишком большое влияние на ход событий внутри страны. А потому, что как представитель центральной газеты КПСС я должен был вести себя в соответствии с политическими установками нашего партийного руководства. А установки эти, как и прежде, ориентировали меня на всемерное сотрудничество с японскими коммунистами, хотя последние не очень-то шли на такое сотрудничество. Если руководители Коммунистической партии Японии то и дело позволяли себе откровенно враждебное поведение в отношении нашей страны и КПСС, то для меня возможность адекватных оценок подобной деятельности японских коммунистов была исключена. Мнение руководства Международного отдела ЦК КПСС, с которым я не мог не считаться, сводилось к тому, что мне следовало избегать негативных отзывов о политике КПЯ и воздерживаться от осуждения этой политики даже тогда, когда поведение этой партии не отвечало нашим понятиям об "интернационализме" и "пролетарской солидарности".