Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

Публикация подобных материалов предназначалась, по сути дела, не столько для советских читателей, сколько для руководства КПЯ: ее цель состояла в том, чтобы показать лидерам японских коммунистов готовность "Правды", а следовательно, и ЦК КПСС закрывать глаза на их недружественное поведение в отношении Советского Союза и лишний раз напомнить им о своем желании возобновить старую дружбу. Однако из той атмосферы отчужденности и неприязни, которую я незримо ощущал во время упомянутой выше и подобных бесед в стенах центрального штаба КПЯ, была достаточно ясно видна иллюзорность надежд Москвы на возврат КПЯ в семью своих прежних друзей.

Еще одно подтверждение тщетности попыток руководства КПСС "приручить" руководство КПЯ и склонить его вновь к дружбе с нашей партией и Советским Союзом я получил три года спустя при встречах с заместителем председателя Президиума ЦК КПЯ Уэдой Коитиро.

Поводом для этих встреч послужило присланное мне поручение редакции "Правды" (читай - Международного отдела ЦК КПСС) взять интервью для публикации в газете у кого-либо из руководителей японской компартии. От таких заказов руководство КПЯ при всем его враждебном настрое по отношению к КПСС обычно не отказывалось. Почему? Да потому, что любая публикация на страницах "Правды" использовалась ими для напоминания о своем существовании мировой общественности, а также многим из тех зарубежных коммунистических партий, с которыми у японских коммунистов не было прямых контактов. Да и для японской общественности такие публикации представляли собой некое косвенное свидетельство тому, что в Москве руководителей КПЯ продолжают рассматривать как реальную политическую силу и даже чтут, несмотря на все их грубые нападки на Советский Союз и КПСС. Во имя тех же самых выгод приняло руководство КПЯ и в тот раз предложение "Правды": свою готовность дать мне интервью выразил тогда Уэда Коитиро. Темой интервью, как мы заранее договорились с ним через его помощников, стала "борьба КПЯ за мир, против возрождения японского милитаризма".

Однако подготовка этого интервью к публикации оказалась исключительно муторным занятием. Дело в том, что Уэда потребовал присылки ему заранее моих вопросов, а получив их, подготовил свое интервью не в устной, а в письменной форме. Судя по всему, текст его интервью просматривался и обсуждался другими членами руководства КПЯ, а поэтому, зачитав мне в стенах штаба КПЯ упомянутый текст, он поставил сразу же категорическое условие: не изменять и не сокращать в нем ни фразы, ни слова. Однако объем интервью после его перевода на русский язык в корпункте "Правды" оказался слишком велик и намного превосходил по объему заказ редакции. Стоило мне, однако, только заикнуться в телефонном разговоре с помощником Уэда о том, что при публикации текст его рукописи будет несколько сокращен, как тотчас же последовали категорические возражения. Более того, автор интервью потребовал от меня, чтобы перед отправкой в Москву его текст, переведенный на русский язык, был направлен на проверочный (!) просмотр в ЦК КПЯ. Подобное требование не предъявлялось мне ни разу за годы работы в Японии ни одним из многих десятков японских политиков, дававших мне интервью. Ведь переводом с японского на русский язык занимался в корпункте "Правды" секретарь-переводчик корпункта Накагава Кэнъити, не уступавший по своей квалификации никому из помощников Уэды. И более того, подготовленный Накагавой перевод сверялся с японским текстом и правился стилистически мной - живым носителем русского языка. Поэтому требование Уэды было не чем иным, как бестактной демонстрацией недоверия ко мне как представителю газеты "Правда". И тем не менее во избежание нежелательного конфликта мне пришлось пойти навстречу этому капризу японского коммунистического босса. Да и родной редакции "Правды" пришлось после ознакомления с моим сопроводительным письмом примириться с бесцеремонным превышением Уэдой объема его рукописи. Позднее руководители редакции сообщили мне при встрече в Москве о своем затаенном возмущении хамским поведением автора интервью.

Вся эта история с интервью Уэды лишний раз говорила о том, что в лице руководителей КПЯ мы получили в 70-х годах некую особую породу японских политиков: как двуликие янусы они оборачивались в нашу сторону то друзьями, то недругами. Их поведению были присущи такие качества как скрытость, неискренность, бестактность, капризность, а подчас и элементарная невоспитанность. Общаться с ними поэтому было гораздо труднее и противнее, чем, к примеру, с нашими откровенными политическими противниками в лице лидеров правящей либерально-демократической партии. И не случайно в те годы своих настоящих добрых друзей мы стали видеть в лице японских социалистов, с которыми можно было общаться попросту, как с нормальными порядочными людьми.

При этом, разумеется, я вовсе не хочу сказать, что все японские коммунисты были одержимы такой неприязнью к нашей стране, к нашим людям, как руководящая верхушка КПЯ. Среди японских граждан, связанных так или иначе с компартией, я встречал в те годы немало добрых и приятных людей, продолжавших, несмотря на осложнения во взаимоотношениях между КПСС и КПЯ, искренне содействовать упрочению дружбы с нашей страной и пребывавшими в Японии советскими людьми. Немало таких людей я встречал тогда среди тех японцев, которые участвовали в деятельности "Общества СССР - Япония", хотя руководство этого общества находилось под жестким контролем КПЯ. В ходе поездок по стране представители местных организаций этого общества зачастую оказывали мне, да и всем советским гостям теплый, уважительный прием и посильную помощь в знакомстве с жизнью своих земляков.

Не могу также не упомянуть в этой связи о президенте японской торговой фармацевтической фирмы "Искра" коммунисте Исикаве Сиро. Будучи по своим убеждениям марксистом-ленинцем, он оказывал, судя по всему, немалую материальную помощь Коммунистической партии Японии. В то же время этот японский бизнесмен продолжал постоянно поддерживать дружеские контакты и с торгпредством СССР, и с советским посольством, и с нашими журналистами.

В то время, где-то в середине 70-х годов, познакомился и я с ним, так как его деловые операции представляли для советских журналистов немалый интерес еще с начала 60-х годов, когда фирма "Искра" стала играть ведущую роль в торговле с Советским Союзом медикаментами и медицинским оборудованием. Именно "Искра" внесла наибольший вклад в распространение среди японцев добрых чувств к Советскому Союзу в период массовой эпидемии полиомиелита, охватившей Японию в конце 50-х - начале 60-х годов, ибо именно эта фирма организовала тогда экстренную доставку из Советского Союза новой советской вакцины, оказавшейся наиболее эффективным средством предотвращения названной детской болезни. Благодаря оперативности "Искры" в доставке вакцины в Японию тысячи японских детей избежали детского паралича и других недугов, связанных с полиомиелитом. С тех пор руководитель фирмы коммунист Исикава стал постоянным клиентом советских фармацевтических предприятий, и более того - его фирма заняла ведущее место в числе японских компаний, поставлявших в Советский Союз новейшее медицинское оборудование. Не порывая своих тесных связей с КПЯ, Исикава в то же время не поддался антисоветским настроениям руководителей этой партии и не пошел у них на поводу, когда Миямото и другие коммунистические лидеры начали проводить заведомо враждебную Советскому Союзу политику. Он, как и раньше, сохранял дружеские контакты с советскими людьми в Японии и оказывал всемерную поддержку всем тем из них, кто был нездоров. Именно к нему обращались работники советских учреждений всякий раз, когда кому-либо из них требовались либо очень дорогие, либо очень редкие лекарства и медикаменты. Меня познакомил с Исикавой мой друг Виктор Васильевич Денисов, занимавший тогда должность советника посольства по экономическим вопросам. А в дальнейшем я встречался с ним неоднократно. Хотя в ЦК КПЯ меня откровенно недолюбливали и общались со мной лишь потому, что в их расчеты не входил полный разрыв отношений с редакцией "Правды", тем не менее Исикава Сиро сохранял контакты со мной и более того - помог мне получить консультации у опытного врача в момент, когда у меня случилось обострение язвенной болезни.