Омут памяти - Александр Яковлев

Мы тоже "хороши". Я — в том числе. Только у Шаталина хватило мужества публично потребовать отставки Горбачева, да еще Петраков открыто высказал свое нелицеприятное слово относительно происходящих событий и поведения президента. И ушел с поста его помощника. Я поворчал-поворчал да и замолк. А надо было срочно делать решительные шаги, создавать партию демократического направления, которая смогла бы поднять знамя дальнейшей борьбы за реформы. Мне тогда не хватило ни проницательности, ни решительности. Заела игра в "верность" и "лояльность", что, конечно, похвально, но объективно говорит о политической безответственности.

Когда позднее Михаил Сергеевич предложил Эдуарду Шеварднадзе вернуться на пост министра иностранных дел (это было в моем присутствии), последний ответил отказом.

— Почему? — последовал растерянный вопрос.

— Я вам не верю, Михаил Сергеевич, — последовал жесткий ответ.

Эдуард помнил о его "импровизациях". А я забыл. После Фороса я вернулся к Горбачеву — так велела совесть. Но снова получил щелчки по носу.

Конечно, политическая гибкость, способность становиться выше житейских интриг и политических мелочей могут приводить иногда к положительным результатам, служить полезному делу. Но при каких-то общественных и личных обстоятельствах оборачиваются и недоброй своей стороной — неоправданными метаниями, неспособностью жестко выдерживать однажды принятые подходы, предоставляют возможность другим не считаться с тобой, пнуть в твое самолюбие и походя обидеть. Так получилось и со мной.

Михаил Сергеевич — человек образованный. Притом университетски образованный, что опять же для его бывшего политбюровского окружения было далеко не нормой. Естественно, что после войны, когда страна испытывала сильнейший кадровый голод, двери "наверх" перед многими распахивались достаточно широко (я знаю это по себе). Привыкший работать, несомненно окрыленный и увлеченный открывавшимися перспективами, Горбачев, надо полагать, без особого напряжения справлялся с интеллектуальной стороной тех задач, которые ему приходилось решать на Ставрополье.

По-видимому, на всех этапах партийной карьеры ему сильно помог — и в продвижении вплоть до самого верха, и в обретении того образа, который закрепился за ним, — интенсивно нараставший интеллектуальный разрыв между высшей партийной номенклатурой и наиболее образованной частью общества. Уровень образования в стране повышался достаточно быстро. Этому способствовало возникновение множества новых отраслей, производств, сфер научно-технической деятельности, предъявившее повышенный спрос на хорошо подготовленных специалистов. Не буду приводить статистику, она известна. И в то же время в верхних эшелонах партийного и государственного управления традиционно оставалась низкая мобильность "вождей" всех рангов, а со временем эта система совсем закостенела.

Секретари обкомов и ЦК, министры и их заместители, а вслед за ними и многие руководители среднего звена сидели в одних и тех же креслах уже не годами, а десятилетиями, все чаще — пожизненно. О членах и кандидатах в члены Политбюро можно и не говорить: Сталин, Молотов, Калинин, Микоян, Каганович, Маленков, Хрущев, Брежнев. Громыко, Тихонов. Подгорный, Пельше. Кириленко, Устинов, Андропов, Черненко и десятки других навсегда останутся в списках политических долгожителей.

В чем тут беда? Это были не просто старые и больные люди, фактически не способные на каком-то этапе жизни работать в полную силу. Они, будучи руководителями наивысшего ранга, имели, мягко говоря, крайне скромное образование. Как правило, сельскохозяйственное или техническое, причем полученное очень давно, но не правовое, не экономическое, не гуманитарное.

На фоне тогдашней верхушки Михаил Сергеевич действительно олицетворял собой молодость, энергию, образованность, общительность. Но выиграл он соревнование не с подобными себе, а с людьми другого поколения. Это в значительной мере объясняет, почему так быстро и легко родилась в середине 1980-х годов "легенда Горбачева".

Что же касается событий на первом этапе Реформации, то они тоже весьма противоречивы, как и сам Горбачев.

Одна линия — андроповская, то есть завинчивание гаек, укрепление дисциплины через разные запреты. Наиболее убежденными ее представителями были Лигачев, Никонов, Воротников, Соломенцев, Долгих, Чебриков, Крючков. Уже в мае 1985 года вышло постановление Совета Министров СССР "О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения". Это решение было грубейшей ошибкой новой власти. Оно привело к тяжелым экономическим потерям, росту наркомании и увеличению самогоноварения и пьянства. Первый практический сигнал обществу от новой власти оказался разочаровывающим. И не имеет особого значения тот факт, что проект решения готовился давно, начиная со времен Андропова, что Горбачеву он достался по наследству.

Я знаю этот вопрос не понаслышке. В свое время, еще до канадского периода моей жизни, я оказался руководителем рабочей группы ЦК по подготовке проекта постановления Политбюро по борьбе с алкоголизмом. Дискуссии по этому поводу были очень острыми. Наша группа предложила постепенно сокращать производство низких сортов водки, но одновременно увеличивать производство коньяков, вин высшего качества и безалкогольных напитков. Намечалось резкое увеличение производства пива, для чего планировалась закупка оборудования за рубежом. Политбюро ЦК приняло эти предложения. И все бы пошло нормально, но на заседании Верховного Совета министр финансов заявил, что бюджет не будет выполнен, если постановление по алкоголизму останется в силе. В результате все заглохло. Министр финансов облегчил себе жизнь, а люди продолжали пить отраву.

Вернемся, однако, к постановлению по этому же вопросу от 1985 года. Что творилось на местах, трудно описать. Запрещалось не только торговать водкой, вином и пивом, но и пить, скажем, шампанское на свадьбах, юбилеях, днях рождения и других праздниках. Почти на каждом Секретариате ЦК кто-нибудь из государственных или партийных чиновников наказывался за недостаточное усердие в борьбе с пьянством и алкоголизмом. Уничтожались виноградники, импортное оборудование для пивоварения, хотя постановлением подобного не предусматривалось.

Мой жизненный опыт подтверждает горькую истину: у нашего народа все можно отнять, даже землю, даже самого Господа Бога, но только не водку. Единственная свобода дарована люду православному — пить по потребности, опохмеляться — по возможности, и вдруг отняли ее. А ведь без глядения в звездное и в пасмурное небо из больших и малых луж, без стакашной и горловинной беседы "на троих" с неизменным плавленым сырком или парой килек, русский человек жить не желает. Пьяно-разгульный путь испытан веками, тянется из древних обычаев гульбы. Непотребное это занятие, но такова житейская данность. И пока человек сам не покончит с этой общенародной проказой, никто не заставит силой остановить его.