Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

— Никто этого не знает, мой родной.

— А она будет помнить нас, когда снова родится?

— Скорее всего, нет, дружок.

— А почему?

— Чтобы прошлая жизнь не мешала ей начать новую.

— А как она будет выглядеть? Она будет такой же, как была?

— Это вряд ли. Тело у неё будет уже другое и внешность тоже.

Ниэльм долго молчал, сжавшись печальным комочком под одеялом. Его глаза наполнились слезами, и он прошептал:

— Я хотел бы, чтобы матушка знала, что я не сержусь на неё... Госпожа Бенеда сказала, что я должен простить её. Это было трудно, но я простил... А теперь она об этом уже не узнает... Я не успел с ней помириться...

Ниэльм зарылся носом в одеяло, послышались тихие всхлипы. Склонившись над братцем и украдкой смахнув слезинку с ресниц, Онирис ласково прошептала:

— Она знает, Ниэльм. Поверь мне, она всё чувствует и видит. И ей очень отрадно это знать. Никогда не поздно прощать, мой хороший. Никогда не поздно! Наше прощение обязательно дойдёт до тех, кому адресовано, даже если их уже нет с нами, на земле. Для души это очень большое облегчение и польза. А вот наши слёзы и горе причиняют ей боль. Поэтому старайся поменьше плакать, мой дорогой. Думай о матушке с любовью, это принесёт её душе огромную радость.

Она немного почитала братцам книгу. Веренрульд уснул быстро, а Ниэльм — только спустя минут сорок. Вполуха слушая очередную морскую историю, он обдумывал услышанное от сестры, и движение мысли отражалось в его печально-задумчивом взгляде, устремлённом в верхний угол комнаты. Наконец его веки сомкнулись, дыхание стало ровным и сонным. Закрыв книгу, Онирис встала и слегка вздрогнула, увидев в дверях комнаты госпожу Розгард. Чернота её наряда была столь глубока и строга, что по нервам невольно бежал скорбный холодок. Только белизна выступающих кружевных манжет и воротничка рубашки немного смягчали суровость её облика.

— Мне нужно сказать тебе пару слов, дорогая, — тихо молвила та.

Они спустились по лестнице. Дом был погружен в тишину, трещало пламя в камине, отражаясь отблесками в глазах овдовевшей наследницы престола, на столике стоял хрустальный кувшин хлебной воды. Госпожа Розгард налила себе и молча выпила.

— Я знаю... Угадываю сердцем, что тебе хочется сделать, моя девочка, — проговорила она после некоторого молчания. — Твой батюшка Тирлейф и братцы должны жить с тобой. Их место — под твоим светлым крылышком.

Онирис встрепенулась всем сердцем.

— Госпожа Розгард, родная моя, хорошая моя... А как же ты? Как же ты останешься... одна?

Та чуть улыбнулась.

— Не совсем, дорогая. Ещё до всего этого кошмара я сделала предложение Кагерду, и он дал согласие стать моим супругом. Разумеется, теперь свадьбу придётся отложить на время траура, а это не менее двух лет. Меньший срок я просто не могу себе позволить — совесть не даст устраивать празднества вскоре после ухода из жизни бедняжки Темани...

— Ох, госпожа Розгард, дорогая моя... — Еле сдавливая в себе рыдание, Онирис всем телом вжалась в супругу матушки.

Так они стояли некоторое время, сплетённые в крепких объятиях. Онирис переполняла нежность и пронзительная сладковатая печаль, светлая и прекрасная, и она роняла слезинки сквозь зажмуренные веки. Её отношение к госпоже Розгард всегда имело оттенок почтительности, но с недавнего времени между ними появилась гораздо более тёплая близость — а точнее, после того как госпожа Розгард встала на сторону Онирис в вопросе брака с Эллейв. Образно выражаясь, раньше Онирис держалась на уважительном расстоянии, а теперь очутилась в объятиях матушкиной супруги, которая теперь официально и полностью исполняла обязанности её родительницы.

— Ах, как это хорошо, как правильно — Кагерд и ты, госпожа Розгард! — воскликнула она, поднимая лицо с полными светлых слёз глазами. — Я так рада за вас!

— Можно сказать, я решила далеко не ходить в поисках избранника, — улыбнулась госпожа Розгард. — Зачем кого-то искать, когда достойный кандидат живёт прямо у меня под боком, под моим кровом? Настала пора задуматься о собственном потомстве, и мне нужен был лучший из лучших... Кагерд соответствует всем моим требованиям, он безупречен во всех отношениях. Я хорошо знаю его уже много лет, он проверен и временем, и длительным совместным проживанием под одной крышей. Но, увы, свадьбу придётся отложить самое меньшее на два года, пока не истечёт траур. Не беспокойся за меня, моя дорогая девочка, со мной всё будет в порядке. Ты должна воссоединиться с батюшкой и братцами, да и Ниэльм уже истосковался по Эллейв, и было бы немыслимой жестокостью продлевать их разлуку. Думаю, завтра можно будет обрадовать его хорошей новостью. — Госпожа Розгард нежно подцепила пальцем подбородок Онирис и легонько поцеловала в обе щеки. — Я не остаюсь одна, со мной будет Кагерд. Всё будет хорошо, милая.

— Ты самая-самая лучшая на свете, госпожа Розгард! — прошептала Онирис, прижимаясь к ней и уже не стесняясь стискивать в объятиях совсем по-родственному, как матушку. — Я так люблю тебя!

— И я тебя люблю, моя родная малютка, — пощекотала та её лоб дыханием и касанием губ.

Онирис немного отстранилась, глядя ей в лицо задумчиво и нежно.

— Но сначала я должна сделать кое-что... — И с этими словами она привычным усилием надела «доспехи» защиты и погрузила «невидимую руку» в грудь госпожи Розгард.

Кристалл боли запульсировал, загудел, предчувствуя своё уничтожение, завыл-застонал всеми своими острыми отростками, пытаясь ранить накрывшую его руку, но серебристая перчатка защиты была непробиваемой для него.

— Сейчас всё будет хорошо, — шёпотом сказала Онирис, свои телесные руки кладя на плечи госпожи Розгард и легонько надавливая на них, в то время как невидимая рука непобедимо сжимала проклятый кристалл, превращая его в потоки ртутно-серебристой жижи.

Госпожа Розгард застыла и, казалось, даже не дышала и не моргала, уставившись на Онирис широко распахнутыми глазами.

— Белоснежная птица, — сорвалось с её потрясённо приоткрывшихся губ.

— Она защищает тебя своими крыльями от боли, обнимает и согревает, — дохнула ей в губы Онирис, сияя ласковой утренней зарёй во взгляде.

Глазами своей зрячей души она видела моментальные изменения, которые происходили в госпоже Розгард. На месте растаявшего кристалла образовалась пустота, в которую Онирис своей «невидимой рукой» поместила образ листка бумаги и пера, которые символизировали покойную матушку. А её имя — Темань — она превратила в хрустальный цветок, который посадила в сердце госпожи Розгард